Тойя же, прислонясь к косяку двери, по-старушечьи постучала ногтем большого пальца по зубам и сказала:
— Красивый распутник, этот ваш Рафаэль, в точности как о нем говорят.
И слова эти в устах маленькой девочки прозвучали так дико и непристойно, что Виктории захотелось заткнуть уши. Восторженная Мирьям, вся расфуфыренная, влетела в кухню, держа в руках две фарфоровые тарелки, какие ставят на стол для субботней трапезы.
— Он просто кожа да кости. Хлеб и сухие финики — вот все, чем он питался десять дней, пока шел по пустыне домой.
Виктория без слов сняла с кастрюль крышки, указала также и на докрасна зажаренную рыбу.
— Просто даже не знаю, — сияла Мирьям. — Выбери ему сама.
Виктория положила на тарелку красного риса с изюмом, а сверху без всякого стеснения упали две куриные ножки. Во вторую тарелку она положила несколько кусков рыбы. Было обидно, что не она подаст ему угощение, и больно оттого, что это Мирьям благодарит ее от его имени.
И тут на кастрюли упала тень Наджии.
— Ах ты дрянь, для кого это ты так расстаралась? — крикнула она дочери и, повернувшись к Мирьям, приказала: — А ну, клади назад! Такая же воровка, как и мать!
Мирьям, поставив тарелки одну над другой, вжала их в лунку между грудями, уже гораздо более спелыми, чем у Виктории, и свободной рукой стала защищать еду. На втором этаже пронзительно орал оставленный на холоде младенец.
— А ну, отдавай! — Наджия придвинулась к Мирьям, ближе к ее груди, от которой шел пар с тарелок.
Крепкие зубы Мирьям (которым за долгие годы жизни предстояло перемолоть горы еды, пока она не распухла, как надувная лодка, оставаясь при этом все той же добродушной и улыбчивой Мирьям) сейчас, во мраке кухни, оскалились, изготовясь впиться в теткин почерневший палец. А у Наджии сквозь тесные зубы слова сыпались, будто мерзкие червяки:
— Та вонючая шлюха все соки из него высосала, и он, мерзавец, приполз из ее грязного логова, как пес шелудивый, весь запаршивевший и обоссанный, и любую бабу готов глазами сожрать, а вы тут как тут — мчитесь с мокрыми штанами ему прислуживать! — И яростно пнула горшок с кубэ, так что по всей кухне запорхали шипящие искры.
Тойя поцокала языком, выражая восхищение ораторским искусством своей невестки. Наджия постояла, поморгала, уставясь на малышку, и вдруг вцепилась ей ногтями в ухо. Та взвыла, а Мирьям, защищающая свои тарелки, изготовилась боднуть тетку головой, оттеснить ее из кухни. Чтобы спасти горшки от материнского буйства, Виктория отступила назад. Такое случалось не раз — приготовленное угощение летело в грязь, и отцовским гостям доставался лишь хлеб с сыром. Тогда отец тащил ее мать волоком к желобу с водой и, заткнув ей рот огромной ладонью, дубасил кулаком по голове.
