Страда и праздник | страница 16



— Весело юнкерам, однако, было, — зло сказал Подбельский, отбрасывая носком ботинка пустую бутылку. — А мы семь дней штурмовали.

Неподалеку от сквозняка громко хлопнула дверь. Провожатый сказал:

— Это во время перемирия, в ночь на тридцатое. Юнкера тут прямо бал устроили, с барышнями танцевали. Награбили бутылок из магазинов и танцевали, два граммофона у них было. На радостях, что вся телефонная сеть Москвы под кадетским контролем…

— Еще бы, — в сердцах поддержал Усиевич. — Нашито караулы заняли загородный телефон, а не эту, центральную. Вот и сидели без связи.

— Связь была, — возразил монтер. — Только юнкера кого хотели, того и включали. А ваши-то номера могли еще и прослушивать.

— Наши все телефоны молчали, их выключили, — сказал Подбельский.

— Ну да, я и говорю, — сказал монтер. — А тут еще вот что. Когда с крыш-то началась стрельба, барышни и стали разбегаться. Юнкера удерживали, сами пробовали работать, но нули в окна цок да цок, вот и пришлось оставлять один зал за другим — сначала вот эти, верхние, «А» и «Д», потом «В» и ниже, так до второго этажа и добрались.

Они стояли у окна верхнего аппаратного зала. От ветра, гулявшего тут, было зябко, монтер поднял воротник тужурки. Подбельский приник к краю окна, вглядывался вдаль над ржавыми крышами домов. Было удивительно ощущать рядом с Мясницкой, с центром города, такую высоту и такую даль — за Китайгородской стеной виднелись башни Кремля, а за ними мутно серело Замоскворечье.

— Ничего картинка? — с восхищением произнес монтер. — Тут холм — от Театральной площади поднимается — и еще девять высоких этажей. Шведско-датско-русское общество строило. Как концессию на московский телефон получило в девятьсот первом году, так и отгрохало. Пятьдесят тысяч абонентов, между прочим, не шутка!

— И все они теперь наши, — весело отозвался Усиевич. — Айда вниз.

Спускаясь по широким ступеням, он выяснил у монтера, откуда на станции столько муки, — оказывается, юнкера натаскали из какого-то магазина не то пекарни. Сказал Подбельскому, что доложит в ВРК, — мука пригодится, надо вот только теперь распорядиться с пленными.

— Пупко пусть ими займется, Пупко, — предложил Подбельский. — Комиссар милиции, это его дело.

— А где он? Пока еще разыщем!

— Здесь, со мной приехал. Знаешь, я бы вообще предложил оставить его комиссаром на станции. Тут комиссар с полномочиями нужен. И боевой караул. Чтобы никаких больше случайностей.

Усиевич поправил очки, на минуту задумался. Самуила Пупко недавно ввели в члены ВРК с решающим голосом. Был он эсером-максималистом, членом возникшей в девятьсот шестом году партии, которая исповедовала идеи борьбы за немедленную национализацию земли, но официально никакой партийной фракции не представлял и всегда поддерживал резолюции большевиков. Деятельный, готовый взвалить на себя любое трудное дело, наверное, и теперь уже распоряжался там, возле церковки, где разоружали юнкеров. И Усиевич сказал: