окончательность этого решения меня пугала до тошноты.
Потому что папа не упокоится с миром.
Рог единорога был направлен мне прямо в сердце. Я пытался представить своих родителей: молодые, счастливые, смеются над этим тупым единорогом. Я попытался поселить этот образ в своем сердце. Это было необходимо, чтобы вычеркнуть место из папиного списка с чистой совестью.
– Утопи меня в нашем колодце желаний, – сказал я.
– Утопи меня в нашем колодце желаний, – повторила Коко.
– Утопи меня в нашем колодце желаний, – сказал Баз. Я уже собирался развеять папины останки над копытами единорога, но Нзази щелкнул пальцами дважды. Он стоял сбоку от этого сине-зеленого ужаса и показывал куда-то. Коко подошла посмотреть.
– Эмм, Удав… А когда твой старик умер?
– Второго декабря две тысячи тринадцатого. А что?
– Добро пожаловать к мемориальному фонтану Барбары Теттертон. Возведен в мае две тысячи четырнадцатого.
…
Коко кашлянула, похлопывая Нзази по спине:
– Пипец. Легко отделались. Спасибо, Заз Я чувствовал папу в своей руке. А ведь я чуть не швырнул его в этот китчевый кошмар! Навеки! Мы молча постояли с минуту, взирая на роскошного фаллического единорога с жидкостью, сочащейся из всех отверстий. Наверно, раз он стоит посреди ресторанного дворика, по венам у него текут закуски, цыпленок с бурбоном и лежалые бутерброды.
Весь этот торговый центр – одно сплошное объятие сбоку. Коко сказала:
– Интересно, как надо провиниться при жизни, чтобы после смерти тебе в местном торговом центре воздвигли огромную статую единорога. Барбара Теттертон, величайшая загадка мира, упакованная в тайну, ну и так далее.
Нзази щелкнул пальцами.
Я внезапно почувствовал страшную усталость. Дело было не только в том, что я не выспался. От самого ощущения, что день потрачен впустую и дальше меня ждет череда таких же пустых дней, у меня ныли кости, ныло сердце, ныл мозг. Я высыпал папу обратно в урну, положил урну в рюкзак, и мы развернулись к выходу. По пути Коко нахватала как минимум четыре кусочка мяса со странным запахом, наколотых на зубочистки.
МЭД
Баз спал глубоким, крепким сном; грудь его поднималась и опускалась в ровном ритме. В руках он нежно, словно младенца, сжимал бейсбольную биту. Заз тоже храпел, хотя его храп больше походил на радиопомехи. Коко спала в своей фирменной позе: лицом в спальник, задницей кверху, ноги под грудью.
Я подкралась к дивану и глянула на Вика. Он лежал в наушниках, и, хотя он явно спал, веки у него были наполовину открыты, как заевшая дверь гаража. Я видела нижние половины его радужек, и мне захотелось присесть рядом и ждать, пока он не перейдет в глубокую фазу сна. Интересно, как она выглядит.
