От смеха у меня изо рта вырывается облачко дыма.
Вик подходит на шаг ближе:
– Мне жаль, что ты куришь.
– Не указывай мне, что делать.
И Вик целует меня, пока в нас врезаются волны людей, и я роняю сигарету, и он сует руку мне под шапку. Его рука холодит мне бритый висок. Его другая рука лежит у меня на спине, и я чувствую, как он волнуется, как тщательно просчитывает каждое движение, но это не важно. Мне нравится его просчитывание. Губы у него холодные и твердые. Я держу глаза открытыми, потому что знаю, что закрыть свои он не может, и мы находим сладость в нашей взаимной осознанности. Это асимметричный пир с открытыми глазами, панковскими стрижками, открытыми ртами, холодными зубами, подвижными языками. Поцелуй заканчивается как все поцелуи: мы ему надоели, когда он нам – еще нет.
– Ты почувствовала? – спрашивает Вик.
Между нами все еще висит слабоватое облачко дыма.
– Что?
– Мою улыбку. Я хотел, чтобы ты почувствовала.
Я встаю на цыпочки и целую его в лоб, потом в нос, потом в губы, потом в подбородок.
– Чувствую.
Боже, как мне нравится этот сладкий и липкий бульон Манхэттена.
* * *
Сложно перестать думать в категориях необходимости. Когда РСА нужен был хлеб, мы не покупали мороженое. Мы разделяли на порции то, что доставалось нам от «Бабушки», так как знали, что придется ждать до следующей раздачи. Мы привыкли планировать на будущее и в процессе узнали, что бережливость сродни мускулам: чем больше тренируешь, тем сильнее становится.
Поэтому, когда Вик протянул шестьдесят баксов, чтобы мы доехали в лифте до вершины долбаного небоскреба, я громко фыркнула. Билетер странно на меня посмотрел, словно это у меня, а не у всех остальных, были проблемы с восприятием денег.
– Простите, – сказала я. – Уверена, что поездка на вашем лифте стоит каждого цента.
Мы последовали к лифту за людским потоком – оголтелые туристы, если судить по футболкам, безделушкам и шоколадкам, которые они накупили в магазине сувениров.
Мы с Виком кое-как протиснулись к задней стене кабины, теснимые набегающей откуда-то толпой. Один ребенок во все глаза таращился на Вика, и я как раз собиралась что-нибудь ему по этому поводу сказать, как закрылись двери лифта, и произошло несколько вещей одновременно. Свет меркнет, и сразу же раздается хор испуганных воплей. Лифт трогается с места, и начинает играть музыка. Я замечаю, что потолок в лифте стеклянный: мы видим шахту. Вдоль тоннеля рядами идут ярко-синие огни. Поездка и правда стоит каждого цента: на потолке отражаются двигающиеся картинки. Что-то про величайшие достижения в истории человечества: Мартин Лютер Кинг, Нил Армстронг и Ричард Никсон (ну ладно, не достижения, а события или что-то в этом духе), все очень ярко и технологично. Мы доезжаем до самого верха, и в последнем кадре появляется Барак Обама. Он широко улыбается, и женский механический голос (вот честное слово!) говорит: «Добро пожаловать на Вершину Скалы», словно доехать до вершины высокого здания – это тоже Значительное Историческое Событие, лишь немногим менее важное, чем лицо Барака Обамы.
