Но сначала о главном.
Я делаю глубокий вдох и неохотно возвращаюсь к своей единственной настоящей идее, к своему великому плану, к последнему прибежищу.
– Так это… Фрэнк, – говорю я. – Ты ведь юрист. Предположим, невинного человека арестовали за убийство.
Следует пауза.
– Эммм… ладно, допустим.
И я принимаюсь за дело. В самых общих фразах и не называя имен я пересказываю ему дело База, включая предыдущие аресты и подозрения полиции. Фрэнк подтверждает то, что уже сказала Мендес: если у полиции будет на руках более похожая ДНК, тогда их, при наличии записанных свидетельств двух очевидцев, будет вполне достаточно, чтобы его освободили. Также он подтверждает, что тут необходимо терпение.
– К сожалению, – говорит он. – Такие вещи занимают много времени, Вик. Но, если тебе от этого станет легче, я могу посмотреть на дело. Проследить, чтобы этот парень не остался под стражей дольше, чем необходимо. Но для этого, разумеется, мне будет нужно его имя.
– Это было бы здорово. Спасибо, Фрэнк.
– Ох, да забудь.
Я смотрю Фрэнку в глаза, не зная, что ищу в них. Между ним и его детьми, Клинтом и Кори, есть определенное сходство. Мне почему-то интересно, как выглядела их мама.
Картина: мы с папой и мамой сидим за обеденным столом. Папа кладет вилку и протягивает под столом руку в мамину сторону. (Эти руки никогда не потеряются!) Затем следуют слова. У-меня-рак-но-мы-справимся, слезы, печальные улыбки, и, и… я знаю, что все закончится плохо, но мне почему-то не грустно. Потому что я пока этого не знаю. Папа выглядит как прежде, ведет себя по-прежнему, уходит на работу рано, приходит с работы поздно, клацает зубами, когда жует макароны, одновременно смотрит новости и читает газету, заходит ко мне каждый вечер.
Эй, Вик. Нужно что-нибудь?
Нет, пап.
Все хорошо?
Да, пап.
Ну тогда хорошо. Спокойной ночи.
Спокойной ночи, пап.
Он все еще папа. Сначала. Но рак заканчивается тем, что все превращает в рак. Под конец папа выглядел как призрак. Как будто какой-то дошкольник нарисовал моего папу. А потом даже хуже.
Вот такой он, этот рак.
Вот так все заканчивается.
Когда он умер, мама пошла в группу поддержки для тех, чьи родственники умерли от рака. Она хотела, чтобы я тоже пошел, но я не знаю… я просто не мог. Присоединиться к группе значило признать, что я не плыву в этой лодке. Я был к такому не готов. А мама была. Она была рада гостям в своей лодке; встретила их с распростертыми объятиями. Каждый четверг она на несколько часов становилась прежней мамой; это были лучшие вечера. И каждый раз она говорила то же самое: «Пончики были ужасные, Вик, но компания отличная».
