— Хочешь, — выдавливает наконец Кеша, — я тебе спою?
Галка презрительно хмыкает, но ей все же становится весело. Может, он собирается сказать ей кое о чем словами песни? Недурственная форма признания, совсем как в эпоху рыцарства и серенад.
— Спой, светик, не стыдись.
Кеша откашливается. Торжественный момент. Бренчит гитара.
На диване, на диване
Тишина раздалася…
— Ты что, издеваешься?
Галка оскорблена в лучших чувствах, она даже слов для возмущения не находит.
— Не дуйся, Галка, дальше там нормальные слова, про это… про жирные питания.
— Про что?!
— И про соседей Гулливеров. Ну, смешно.
— Клоун ты! Говори, чего тебе от меня надо?
Господи, почему она все еще на этой скамейке? Что может быть интересного в этом клоуне?
— Понимаешь, — говорит Кеша, — у меня последние веселые деньки. Забрили.
— Поздравляю. Может, на пользу пойдет.
Нет, не клеится разговор. Надо ее как-то расшевелить, развеселить.
— А отец знаешь как выразился? Ущербному, говорит, армия, что безногому коньки. Это про меня-то, родную кровиночку!..
Нет, не помогает, сидит, как сфинкс египетский.
Кеша выщипывает из струн какое-то неразборчивое коленце, опасливо косится на Галку и пришлепывает их ладонью.
— А ты мне это… будешь писать мелким почерком?
Девушка отрицательно качает головой.
— А крупным?
Галка меряет Кешу до обидного презрительным взглядом:
— С какой стати?
— Как с какой! Всем пишут, а я что, рыжий?
— Так ведь и я не рыжая.
Галка смотрит на часы. Интересного, как видно, ничего не предвидится.
— Ладно, Кеша, счастливо отслужить. Извини, я спешу.
Кеша хмуро смотрит ей вслед. Возмутительная бессердечность! Он начинает подозревать, что не так уж хорошо разбирается в женской психологии. Все же женщины чересчур переполнены тайнами. Прямо нафаршированы ими.
Поскучав минут пять, он кладет гитару на плечо, как лопату, и бредет из сквера. Зря караулил. Хорошо хоть Галкина фотография у него есть, можно будет в армии изредка любоваться…
Игнорировать парикмахерские Кеша стал с раннего детства. Должно быть, это у него врожденное. Поэтому тропики на его голове буйствуют вовсю. Но в этот раз не больно отвертишься — приказ военкома. И вот тощий пожилой парикмахер, величавый, как потомственный дипломат, стрижет нашего героя под совершенно не модный «нуль». Он снисходительно и, как может показаться, с тенью брезгливости водит машинкой по Кешиной макушке. Время от времени дипломат многозначительно покашливает, словно собирается держать речь. А речь его начиналась бы, пожалуй, так: «Дамы и господа! Перед вами одна из разновидностей головы круглого идиота…» Но старик молчит.
