Пожилой, еще не очень полный завгар зачем-то ощупывает помятое крыло Кешиного самосвала, сплющенную фару и горестно вздыхает. Кеша старательно откручивает болты — надо выправить крыло, сменить фару.
— Повестку, говоришь, получил? — задумчиво спрашивает завгар.
— Ага, — с готовностью отзывается Кеша. — Медкомиссию пройду и — прэфэт, девочки!
— Слушай, Киселев, а ты не можешь сделать нам этот… прэфэт сегодня, а? Увольняйся сегодня, очень прошу. Мне ох как спокойнее спать будет!
— А можно?
— Я устрою. Неохота, ей богу, проводы тебе портить. Может, в армии тебе мозги вправят.
— А права отдадите?
— После расчета верну.
— Не-ет, товарищ начальник, так не попрет, — хитро щурится Кеша. — Я и сам могу их за четвертную загнать. Четвертную точно дадут.
Завгар даже теряется от такого подозрения, его лицо и шея начинают багроветь. Он медленно вынимает из внутреннего кармана пиджака Кешины водительские права и швыряет их на капот машины.
— Поросенком растешь, Киселев! — гневно и в то же время с обидой говорит он. — Смотри, большой свиньей станешь, тогда с тобой по-другому будут разговаривать. Зайдешь за обходной.
Однако номер с предварительным увольнением у завгара не проходит, потому что в это дело вмешивается профком автобазы. Кто-то вспоминает, что именно он, Макарыч, назначен Кешиным наставником, и тогда вовсе поднимается буча. Завгар сподобляется выговора по административной линии. Из Кешиной получки аккуратно изымают за помятое крыло и на остатние дни переводят слесарем. Права же каким-то чудом застряли в его кармане — видать, пожалели парня.
— Галка, погоди! — Кеша с гитарой на плече догоняет девушку в сквере. — Я тебе ору, а ты…
— А мне не нужно орать, — остановившись, сухо отвечает Галка. — Опять меня караулишь? Ну, чего тебе?
— Ты как не родная, — растерянно бормочет Кеша. — Разговор есть. Серьезный. Давай сядем.
Кеша — и вдруг серьезный разговор. Это подкупает. Подумав секунду-другую, Галка опускается на скамейку. Кеша садится рядом. Мысли у него вразброд, и собрать их нет никакой возможности. Чтобы оттянуть время, он начинает настраивать гитару, вульгарно улыбающуюся портретами безымянных красавиц. Может, настроив гитару, он и мысли настроит?
— Я слушаю, — торопит Галка.
— А я еще ничего не говорю, — мелко острит Кеша.
— Ну, знаешь!..
— Погоди, Галка! Ну, не уходи!
Галка всем видом показывает, что только проклятая мягкотелость удерживает ее на этой скамейке. Однако не начнет ли сейчас Кеша признаваться ей в любви? Вон и на лице появляется совершенно несвойственная ему серьезность. Даже синяк под глазом приобретает какой-то торжественный оттенок.
