Слабых несет ветер | страница 88



Павел на руках отнес Алку в квартиру. По дороге та, не открывая глаз, прижалась к нему и сказала тихо: «Папа!»

Они уложили ее на диван. Укрыли. Павел из ванной позвонил Марии Петровне и сказал, что Алка у них. Спит.

Мальчик жив. В реанимации. Номера больницы он не знает. Не было случая спросить.


— Если бы я что-то могла понять в ее поступках, — тихо сказала Мария Петровна.

— Поймем, — сказал Кулачев. — Дерево растет и кучерявится.


— Я сама в детстве была дуболомом, — говорила Тоня Веснину. — Пару раз по голове жизнь стукнула — пришла в себя. А эта городская, домашняя, небитая.

— А как помрет мальчишка? — спросил Павел. — Что с ней станется?

— Дождемся утра, — ответила Тоня. — Говорят, оно мудренее.

— Ты в этом уверена?

— Нет, — засмеялась Тоня. — Я давно ни в чем не уверена. Она мне сказала, что — как это?.. — у мальчика сердце висит на ниточке сострадания. Вот в это я верю. В тоненькую ниточку… На которой мы все едва держимся.

— Ты у меня философ, — сказал Павел, обнимая жену. — Я бы лично ее выдрал как Сидорову козу.

Солнце уже шевелилось за горизонтом, но никто, кроме малых детей, не спал.

И что день грядущий им готовил, никто не знал. Но все понимали: главное сегодня — Георгий. Если он выкарабкается, все сложится. И у взрослых, и у детей. Каждый молился по-своему. Кулачев предлагал свои годы:

«Возьми от меня немного»; Мария Петровна просила Богородицу, ей ли, милосердной, не знать, что такое потерять сына, а потом иметь такие последствия. Павел просил Бога не трогать детей, так как они, какими бы ни выглядели по молодости, все равно «лучше нас». Тоня не формулировала. Ее губы шептали: «Спаси и сохрани. Спаси и сохрани, Господи».

Георгий умер, когда Солнце с ясным неудовольствием, сопя и урча, по-медвежьи выползло из-за Курил и Сахалина. «О эта Россия! — думало Солнце. — Она меня достала!»

Как у всякого труженика, у Солнца было желание сделать свою работу как следует. Но с некоторых пор возникало чувство-мысль, что эта земля от Курил до Балтики им, Солнцем, не прогревается, что его лучи вязнут в смраде испарений… Оно ярилось как могло, а людям все равно было холодно.


…Георгий летел, как летал в детстве. Он не знал этих мест, ему казалось, что он перелетает Черное море, но тут же волны превращались в песчаные барханы, барханы тут же вытягивались в небоскребы, и он легко пролетал сквозь них, удивляясь умению и наслаждаясь своей силой. «Оказывается, я не боюсь высоты», — радостно подумал он, взмыл вверх и тут же камнем бросился вниз, и не было страшно, а было упоительно. И только насладившись свободой полета сполна, он подумал о людях. Где-то во сне должны быть и люди. И он стал озираться. И увидел их. Оказывается, они летали рядом. И он устыдился своей невнимательности. Кувыркается, как ребенок, даже не поздоровался ни с кем. Но они все, как и он, были поглощены движением. Тысячи самозабвенно кувыркающихся людей, без интереса друг к другу, как рыбы в аквариуме. Скользнут — и мимо;