Одд и ледяные великаны | страница 29

Один окунул руку в кувшин, достал шарик воды размером не больше человеческого глазного яблока, поднес его к пламени свечи и сказал:

– Смотри в него.

Одд посмотрел в водяной шарик, и его мир вспыхнул всеми цветами радуги, а потом стало темно.

В следующий раз Одд открыл глаза уже дома.

– Это он. То есть я.

Я – это он. Я Одд

Одд оперся на посох, глядя с вершины холма на деревню. Потом зашагал по тропинке, что приведет его домой. Он по-прежнему хромал, но уже не так сильно. Его правая нога никогда не будет такой же крепкой, как левая. Но она не болела, и за это он был благодарен Фрейе.

Приближаясь к деревне, он слышал шум. Так шумит тающий снег, когда высвобожденные воды стекают в долину. Временами он слышал, как с деревьев на землю падает снег, как трещит и ломается лед, затянувший все мелководье залива в эту вечную зиму.

Через несколько дней, думал Одд, здесь будет мокрая грязь. Через считаные недели все утонет в зелени.

Одд вошел в деревню. На миг ему показалось, что он попал не туда, потому что все было совсем не таким, как он помнил, когда уходил меньше недели назад. Ему вспомнилось, как животные выросли, оказавшись в Асгарде, и как на следующий день они вроде бы сделались меньше.

Он не знал, в чем тут дело. Может быть, на него так подействовал воздух Асгарда? Или вода из источника в чаще леса?

Он подошел к дому Толстяка Элфреда и постучал посохом в дверь.

– Кто там? – послышался голос.

– Это я, Одд, – сказал Одд.

Из-за двери донесся шум, взбудораженный шепот, приглушенный разговор. Одд различил самый громкий из голосов, негодующий на никчемных мальчишек, крадущих копченых лососей, и грозящий так проучить наглеца, что тот вовек не забудет урока. Потом послышался скрип отодвигаемого засова.

Дверь приоткрылась, и высунувшийся наружу Толстяк Элфред в замешательстве уставился на Одда.

– Виноват, обознался, – пробурчал он ни капельки не виновато. – Я думал, явился мой беглый пасынок.

Одд посмотрел на него с высоты своего нового роста. Потом улыбнулся и сказал:

– Это он. То есть я. Я – это он. Я Одд.

Толстяк Элфред ничего не сказал. Из-за его широченной спины уже повысовывались любопытные лица его многочисленных сыновей и дочерей. Они с опаской поглядывали на Одда.

– Матушка дома? – спросил Одд.

Толстяк Элфред откашлялся.

– Ты вырос, – сказал он. – Если это и вправду ты.

Одд лишь улыбнулся – улыбкой столь возмутительной, что все сомнения вмиг отпадали. Это он, больше некому.