Бонни Ли подарила ему новое видение мира. Он и на себя стал смотреть совсем по-другому. Если раньше он считал неполноценность Кирби Винтера уникальной и единственной в своем роде, то теперь множество подобных Кирби Винтеров представились ему, когда нужно улыбающихся, когда нужно говорящих комплименты, умеющих поддержать легкий флирт, но в ужасе убегающих при первом намеке на более серьезные и близкие отношения.
Он опять вспомнил, как барабанил дождь по крыше старого «Гудзона», как зловеще и бессвязно бормотала Хейзел. Недели упорных и в глубине души уже наскучивших приготовлений завершились так быстро, так бездарно и неуклюже! Ровно столько же удовольствия он получил бы, если бы свалился под сенокосилку. В памяти Кирби встало некрасивое, худое, в оспинках лицо, перекошенное в сумраке презрением, когда она залезала обратно в юбку. Он вспомнил отвратительные слова, раз и навсегда запечатлевшие его ущербность, оставившие кровавую рану в его душе: «Ты и проклятия не стоишь, парень. Обладание молотком никого еще не делало плотником, запомни. А теперь отвези-ка меня в город. Я скажу, куда».
И никого рядом не оказалось, чтобы спасти рухнувшего пилота, быстро пересадив его на другой самолет. И вот он потерял уверенность в том, что умеет летать. И оставался пилот на земле тринадцать лет, замкнувшись в скорлупе одиночества, — до тех пор, пока Бонни Ли своими поцелуями не стерла запечатленные в душе слова и не заживила рану. Он был спасен.
Оставалось пять минут.
Кирби взвесил часы на ладони. Это был единственный предмет, неподвластный законам красного мира. В душе зашевелился благоговейный страх перед теми бесчисленными возможностями, которые открывались их владельцу, перед необъятностью искушений, от которых разбегались мысли и захватывало дух. В часах заключалась абсолютная власть и безграничная свобода, но свобода, доведенная до той черты, откуда один шаг до нового, страшнейшего порабощения. Достаточно ему проявить слабость, и все недостатки, какие у него есть, превратятся в слепые, жгучие страсти: болезненная тяга к женскому полу — в жажду разврата, мелкое тщеславие — в непомерную гордыню, денежная щепетильность, естественная для небогатого человека — в безудержное корыстолюбие. Преследуемый этими страстями, он навсегда останется в рабах у собственной власти над временем.
Он понял, что должен впредь быть очень осторожным, что не следует бездумно доверяться всем своим желаниям. Ответственность, наложенная самим фактом обладания часами, чрезвычайно серьезна. Их использование должно опираться на твердую этическую основу. И, кроме того, он обязан всегда помнить о том, что необходимо скрывать назначение и возможности устройства от остального мира.
