Кажется, все это было тысячу лет назад. А сейчас и отца нет, и мы не вместе, и темное будущее не сулит ничего хорошего. Маркиз заявил, что немедленно заберет дом, а значит, возвращаться нам некуда. От Эдит не было ни весточки со дня её отъезда в Анже, Розали сбежала из дома где-то месяц назад и тоже не писала. Но, думаю, они пытаются наскрести деньги на наше небольшое поместье. Безземельные дворянки! Боже, да мы даже не крестьянки, мы — бродяжки! Что нам титул без своего клочка земли? А на том клочке осталась часть души: родной дом, знакомые с детства места, могилы родителей. Что сделает со все этим маркиз? Продаст? Снесет все, распахает и засеет пшеницей? Не дадим! Под страхом смерти не дадим!
С такими вот мыслями я две недели назад брела по дороге из Анже в Ренн. Денег, чтобы нанять экипаж и добраться до ближайшего порта все равно не было. Свой нехитрый скраб: пару нижних рубашек, длинную юбку, корсаж и чулки, одолженные у нашей престарелой нянюшки, я несла в узелке. Не расхаживать же в дворянских платьях по большой дороге (были бы они ещё, не старые и не кричащие о бедственном положении хозяйки)? По хорошему, хорошо бы никак по ней не расхаживать, но так хоть не подозрительно и внимание грабителей меньше привлекала. На счастье по пути меня нагнала телега, груженая плетеными корзинами, пышнотелой крестьянкой и отборной бранью. Женщина костерила возницу на чем свет стоит и подгоняла лошадь. Как я поняла по её гневным окликам, им надо было вернуться в поместье через неделю с новой служанкой, ибо прошлая оказалась излишне любвеобильной и умотала в Ла Рошель с каким-то протестантом, прихватив с собой соловое серебро. Тут возница заметил меня.
— Хей, девонька! Чаво пехом бредешь? Кудой тебе? А то седай с нами, довезем.
Я не знала, куда мне. Уж точно не домой. Но я понятия не имела, где тут ближайшая деревенька, а оставаться ночью одной посреди поля не хотелось. Поэтому я поспешила влезть в телегу, подарив вознице благодарную улыбку.
— Ты гля на неё! — заголосила вздорная крестьянка. — Тока в чужую телегу козой заскочила, тут же мужику глазки строить! А не из порченых ли ты девок?
— Уймись, Мадлен! — вдруг гаркнул на неё возница так, что я даже вздрогнула от неожиданности. Заметив это, мужик улыбнулся мне полубеззубым ртом и хитро подмигнул. — Не пужайся, девка. Эт Мадлен наша со всеми красавицами лается. Боится, шо какая пигалеца нашего господина захомутает. Не в домек бабе, что месье Ренарда так просто не объездить. Он сам кому хошь голову задурит. Хорош, стервец, тольки до сих пор не женат. И полюбовницы ни одной, странно. Сама посуди: богатый знатный дворянин покупает себе поместье, да в таком месте, шо ежели не знать, где искать, не найдешь ведь; гостей в доме не бывает, сам наведывается дай Бог раз в месяц. По всему выходит, шо особняк для полюбовницы…
