— Наше казачье войско, — обращался он преимущественно к учительнице, — еще до первой мировой выставляло ежегодно, знаете сколько? Ежегодно, по мирному времени, мы выставляли три конных полка, во сколько! Три конных полка, это шешнадцать сотен! Да еще одну гвардейскую сотню. И две степные команды. Всего — до трех тысяч казаков!..
Старушка изо всех сил старалась слушать по возможности внимательно, но то и дело отвлекалась, тут же спохватывалась и снова изображала неослабный интерес. Хотя ясно было, что никакой существенной разницы между гвардейской сотней и степной командой она не разумеет.
— А когда началась первая мировая, — продолжал, ничтоже сумняшеся, Милитей, — наше казачье войско выставило втрое более прежнего! Девять конных полков, это полсотни сот… Ну да, я правильно говорю, полсотни сотен! И столько же особых да запасных сотен. И гвардейскую сотню. Да еще полевую батарею. И две степные команды. Десять с половиной тысяч наших казаков пошли защищать Россию! Мало разве?..
Слушая отца и глядя на бывшую свою хозяйку, Граня потешалась, подмигивала Донату, который сидел степенно, улыбался сдержанно, а сам готов был хоть сей же час все каблуки свои о новый пол отбить. «Ладно, там видно будет», — звучали и звучали в его душе давно сказанные обнадеживающие слова. А то ведь без обнадеживающего слова вообще никакая жизнь человеческая невозможна.
Проводили старый год, встретили Новый, заодно и новоселье отметили.
Милитей налил всем по новой и, не садясь обратно, поднял свой стакан (другой посуды не признавал):
— А еще, дочка, есть у меня к тебе просьба. К тебе и к гостям твоим. Вот… Ну, стало быть, чтобы в этом новом твоем жилье… чтобы, как оно говорится, и жизнь новая… Счастливая жизнь чтобы была здесь у тебя! За это! Держим?
— Держим! — первым отозвался Донат и так решительно, так охотно и поспешно проглотил свою долю, что зорко следивший за ним бакенщик расчувствовался, пустил одинокую слезу и полез лобызаться.
— Ну, папаня! А не хмелел ведь, только тверезым тебя и помню.
— Старый стал, дочка. Прости уж, — Милитей вздохнул нелегко, снова налил — только себе и Донату. — Слышь? За нее, за дочку мою! Держим?
— Держим!
КОЛЮЧКИ РЖАВЫЕ
И они поженились. Жили тихо. Пока без детей.
Былого старались не трогать. Старались… А былое — оно цепкое. Ты его, как ржавую колючую проволоку, что с нелегких времен пересекла тропку, обойти пытаешься, а оно нет-нет да и зацепит своей колючкой, через все материи до живого доберется, хоть сколько-нибудь крови на волю выпустит…
