Я пытаюсь его понять.
Он говорит: «Все решает то, больно тебе или не больно, а если больно, то как?» И в минуты, когда мне не больно, я готов признать, что в его размышлениях есть правда: всем нам жалко, когда кто-то, рыба или птица, гибнет; или что-то, альпийский цветок или моравский язык, исчезает, однако кому-то это болит, а кому-то — нет.
— Вас интересует, доктор, болит ли во мне то, из-за чего меня приковали к кровати в вашем морге?
— Нет. — Он усмехается, и усмешка у него надменная. — Что у вас может болеть? Свобода? Демократия?.. Таких органов у человека нет.
К боли привыкнуть невозможно, а к цинизму — можно. Наверное, я привыкаю, потому что спрашиваю: «А у вас карма болит или реинкарнация?…» — и он, как всегда, не слыша того, чего не хочет слышать, продолжает: «Есть кишки, почки, железы. Еще две-три инъекции — и вы оставите игры в то, во что вам не нужно играть, чтобы выжить».
— Я помню, что во мне есть что-то еще, помимо внутренностей.
— Забудьте. Как в новой жизни забывают о жизни предыдущей. Почему, кстати, мы ничего из нее не помним? В этом заключался основной вопрос, связанный с идеей реинкарнации. Брахманы нашли ответ: мы обо всем забываем через боль рождения. Так написано в ведах. Не рождение, а боль создает нового, или как бы нового, потому что он уже был, человека.
Он что, полагает, что создает во мне нового человека?..
— Вы, может быть, думаете, что создаете во мне нового человека, доктор?
— В некотором смысле… Если мы являемся в этот мир через боль, значит, что?..
Он делает паузу, ожидает, пока нейроны в моем мозгу наладят такие связи, с помощью которых я смогу понять, для чего мы появляемся на свет через боль, а я смотрю на часы, обе стрелки на которых неумолимо приближаются к болевому барьеру, и доктор, выждав, констатирует:
— Значит, боль — путь к истине. Недаром же, когда болит — кричат.
— Что значит «недаром?»
— Недаром, потому что постигают истину.
— Она такая страшная?
— Она такая простая.
Я, кстати, не помню, кричу ли? Не слышу себя сквозь боль.
— Я кричу?
— Еще как… — взглянув на часы, направляется к холодильнику, чтобы взять мерзость, доктор, а я напоминаю:
— Вы не дали мне таблетки.
Он останавливается.
— Вот видите, вы уже что-то стали понимать. Наконец.
— Что?..
Доктор не успевает разъяснить мне, ЧТО я наконец понял. Настежь распахивается дверь, в ней появляются трое — и один, генерал, бросает с порога:
— Доктор, вы готовы?
До инъекции остается полчаса.
