Все три кафе, заблаговременно присмотренные журналистом, находились как раз на Сретенском, а не на Чистопрудном, причем два из них располагались прямо друг за другом, и если бы не разный цвет зонтов, можно было бы подумать, что это одно и то же заведение. Третье стояло на противоположной стороне. Когда Настя Каменская раскрывала убийство домработницы писателя Богданова вон в том доме, никаких кафе тут не было.
Место она выбрала, ориентируясь на цвет зонтов, ибо о качестве кофе и пирожных в данных заведениях представления не имела. Не приводили ее ни жизнь, ни работа в последние годы на Сретенку. Только на машине мимо проезжала, а в кафе посидеть случая не представилось. И тут же вспомнилось, что чуть подальше, на Рождественском бульваре, в таком же тихом дворике, как и тот, где жила убитая семья Даниловых, в ходе разбойного нападения был убит подпольный продавец виагры. Да, точно, как раз в девяносто восьмом году, когда на Западе этот препарат сертифицировали и официально разрешили к продаже, а в России сертификация еще не состоялась, и волшебными таблетками торговали на черном рынке по цене, десятикратно превышавшей ту, по которой они продавались в аптеках Европы и США. По этому преступлению работали на территории, в главк на Петровку оно не попало – масштаб не тот, но информация, конечно же, разнеслась по всей московской милиции, вызвав огромное количество пошловатых шуток-прибауток на грани откровенной похабщины.
Они уселись, сделали заказ, Настя попросила две чашки кофе и кусок торта, а Петр изучил меню и заказал полноценный обильный завтрак.
– Вы мне грозились разговором о правде, – напомнил он.
Настя вздохнула. О правде…
– Хорошо, поговорим о правде. Но сначала я немножко расскажу вам про девяносто восьмой год. Вам было пять лет, и ничего этого вы тогда не понимали, а к тому времени, когда уже могли что-то понимать, то есть спустя лет десять, жизнь сильно изменилась, многое стерлось из памяти, и вряд ли кто-то вам что-то объяснял, да вы ведь наверняка и не спрашивали.
– Ну зачем вы так? – Петр почти обиделся. – Все-таки историю нам в универе преподавали. Что ж вы из меня совсем безграмотного делаете!
– Вот именно, вам преподавали историю, то есть факты из области политики и экономики, а я вам попытаюсь в двух словах обрисовать, что это всё означало для жизни людей. Обычных людей, таких же, как я и мои коллеги. Тех людей, которые родились и выросли при советской власти. Мы с самого детства видели и знали, что существует прогнозируемость карьерного и профессионального роста. Иными словами, есть правила, есть ряд условий, которые нужно соблюдать, а нарушить их мог только тот, у кого была сильная административная поддержка. Например, чтобы стать министром, нужно лет тридцать отпахать в этой профессии или в этой области деятельности, пройти путь с самого низа до высокого управленческого уровня, и на этом уровне себя хорошо зарекомендовать, в идеале – несколько лет просидеть в кресле заместителя министра. Ну и, разумеется, быть членом партии, без этого вообще никуда по карьерной лестнице не продвинешься. И еще было одно незыблемое правило, которое все очень хорошо понимали: руководство страны может сколько угодно врать о наших производственных достижениях, о том, что мы семимильными шагами движемся к коммунизму, при котором напрочь исчезнет преступность, или о том, что создана новая историческая общность «советский народ», в которой все друг другу друзья и братья и связаны нерушимой взаимной любовью, но если от имени Совета Министров СССР людям что-то обещали, можно было быть уверенным, что это выполнят. Пообещали, к примеру, с первого февраля повысить цены на такие-то товары на столько-то процентов – повысили все с точностью до копейки. Пообещали повышение зарплаты в какой-нибудь отрасли – повысили. Предупредили заранее, что с определенной даты что-то разрешат или, наоборот, запретят, – сделали. Неважно, хорошее обещали или плохое, экономически и политически обоснованное или волюнтаристское. Важно, что, если давалось конкретное обещание, оно выполнялось. Речь идет именно о конкретных обещаниях, разумеется, а не о сотрясании воздуха на тему, что к восьмидесятому году мы будем жить при коммунизме и у каждой советской семьи будет отдельная квартира. И прежде чем я перейду к девяносто восьмому году, прошу вас отметить в голове эти два пункта: закономерности карьерного роста и доверие к конкретным обещаниям руководства страны, сделанным публично. С самого начала перестройки данные пункты начали постепенно расшатываться. Примеры нужны?
