Другая правда. Том 1 | страница 105
Мама Андрюши безумно боится, что ее гениальная неординарная детка загремит в армию, поэтому допустить риск провала в институт на дневное отделение она не может и отправляет мальчика поступать туда, где есть блат. Через год переводит его назад, в Москву, но уже на заочное отделение. Его должны были призвать, по идее. Но почему-то не призвали. В описях никаких запросов в военкомат Настя не заметила, но, возможно, просто проглядела. Или нужная страница описи оказалась пропущенной. А возможно, что следствие не обратило на это внимания, ведь ни на квалификацию содеянного, ни на доказательства это не влияло. Ну, не служил – и ладно, все равно убийца. Наверное, с призывом на действительную военную службу тоже мама постаралась. Афганистан как раз закончился, но страх остался, да и региональные межнациональные конфликты в тот момент стали разгораться то тут, то там.
Итак, Андрей начал учиться в Москве, причем заочно. Почему? С дневного отделения легко переводят на дневное. Но понятно, что на дневном требования выше и учиться труднее. Можно на вечернее, но для этого нужно работать плюс 3-4 раза в неделю по вечерам посещать занятия. Тоже напряг. А вот на заочном можно один раз принести справку с какого-нибудь места работы и дальше уже только являться на сессии два раза в год. К тому же тут и декриминализация тунеядства подоспела, можно вообще нигде не работать, и ничего тебе за это не будет. Кстати, о декриминализации… Как странно, что Владимир Юрьевич употребил в разговоре с ней этот сугубо юридический термин. Обычно люди, не связанные с правовой практикой или наукой, говорят «отменили уголовную ответственность» или даже еще проще: «отменили наказание». Грамотный, образованный, приятный в общении, обаятельный. Неужели в России еще остались такие чиновники? Впрочем, он ведь тоже «из бывших». Интересно, он к своим прежним сослуживцам относится так же, как она, Настя Каменская, к своим? Или как-то иначе?
И снова неприятное царапанье где-то внутри. Его Настя ощущала почти постоянно с того самого момента, как ее порог переступил тюменский журналист Петр Кравченко. Она так упорно отговаривает его от попыток затеять журналистское расследование и раскапывать злоупотребления следствия и дознания, призывая полностью сосредоточиться только на материалах собственно уголовного дела и постараться реконструировать событие преступления и личность преступника… Почему? Почему ей так тягостно все это?