Ао Ормгоргон попросил сущую мелочь. Всё-таки принципы — вещь эфемерная, да и души невесомы — их же никто в глаза не видел.
Согласившимся восстановили свет. У отказавшихся и чересчур гордых дворцы погасли и опустоумели навсегда — Ментальность Ничто несогласных снабжать отказалась, а обратиться к независимой стороне было нельзя. Не было такой стороны. Кто-то настроил маски на сон — так, чтобы забыть невзгоды настоящего мира. Те умерли. Кто-то цеплялся за жизнь — во мраке замёрзшие, исхудавшие до скелетов по памяти подражали труду замерших гидропонных установок. Они тоже умерли.
Остальные, наконец-то, исполнили предвещания Софотеков: попросили маски изобразить неистовство, превратили инструменты и факела в оружие. Из запасников музеев, с самых старых страниц древних книг вернули программы разрушения, создали заново орудия гибели. Когда-то яркие, праздничные плащи затвердели в зеркальные латы. Мятежники покинули алмазы своих дворцов и, раскалив добела клинки и дюзы, полетели через пустоту к Нагльфару.
Так рай умер. Люди губили друг друга. Раны получали и ноуменальные близнецы — к жизни возвращались беспамятные идиоты. Ао Ормгоргон тоже пал.
Мятеж — напрасный, преуспеть не мог. Их было мало, они медлили, они до смерти оставались самостоятельными, и даже в конце не смогли сплотиться ради общего дела. А Ментальность Ничто единая. Спорая, но без внутренних споров. Ничто — вершина Четвёртого поколения машин, и не программировали его на чуткость к другим и убедительность доводов, Ничто подчинялся одному указу — уничтожать непокорных.
После бойни — победа и хмурь. И радиошёпот маски в каждом ухе — кому теперь подчиняется Ничто? У бессмертных же не бывало перехода власти. У Ормгоргона нет наследника, и последней воли не было. Может, "Все-кто" вправе избрать следующего? Мнения разделились.
Ничто не согласился. Он призвал к плебисциту — большинство голосов должно избрать комиссию, заведующую Ментальностью Ничто. Но кого уполномочить? Домовые разумы нашептали народу, одеяния и даже исподнее вторило: нужно проголосовать за тех-то и тех-то — а тех-то и тех-то отобрал Ничто.
От оппозиции кандидатов пошло немного — опять же, мы друг друга знали плохо, и виделись редко. Наши же лучшие друзья — наложницы, повара, библиотекари-сопроводители и менестрельщики — все к тому моменту управлялись Ничто.
Спустя года голосование выродилось до формальности. От него отказались, и Ничто сам назначал комиссию над собой. Прошло ещё немало лет. Комиссия устала проверять планы Ничто и дала ему право выбирать методы на своё усмотрение.
