Давка вокруг этого события разлучила нас с Катриной. Я, находясь неподалеку от двери, открыл ее и вышел. В первый миг в темноте ничего не различил, только расслышал голоса:
— Нет, ты никуда не уедешь.
— Нет уеду.
— Ты чучело.
— Ты ведешь себя, как потаскуха.
— Пошел к черту!
Теперь я уже различил, как два силуэта жестикулируют во дворе у легковой машины.
— Это вы? — теперь я узнал голос Лолиты. Она шла сюда и, попав в свет от веранды, опять улыбалась, блистая своими черными как агат, очами.
— Вы простудитесь, — сказал я, потому что дама была в тонкой блузке, как танцевала в комнатах.
— Поговорите вы с ним.
— С кем?
— С моим мужем.
— ?..
Темный силуэт сливался с машиной, я пошел туда.
— Мы не успели познакомиться; с вашего позволения — меня зовут Роберт. Я сегодня совершенно случайно сюда забрел.
— Да, я знаю. Очень приятно — Янис Знотиньш.
— Вы тоже из Риги? — деловито спросил я.
— Нет, я агроном, тут же, в соседнем колхозе, в Джуксте. Жена еще не хочет домой ехать, а мне рано на работу.
— Я вас понимаю. У нее испанский темперамент. А вообще я вам не завидую.
— Спасибо! Может быть, долго вместе и не проживем…
Странно было беседовать с этим мужчиной, не видя в темноте ни лица, ни глаз. И все-таки я сразу почувствовал уважение к его темной, бесформенной фигуре, его буднично мрачному, суровому голосу.
— Вы ведь подождете свою жену, я надеюсь.
— Да уж наверно.
— Вы тем временем не подбросите меня до Тукумса? Может быть, я еще успею на один из последних поездов.
— Да, это можно.
— Благодарю вас! Тогда я забираю свое пальто и смываюсь.
Я незаметно приоткрыл дверь, снял свою верхнюю одежду с крючка и, сунув ее под мышку, направился к машине.
— Надо больше бедрами, бедрами! — донеслось из дома. Там запоздавшие девушки успели здорово окосеть от коньяка и теперь разминали свои бедра в «буги-вуги», что давалось нелегко. Катрины я не заметил.
— Поехали! — сказал я, опустившись на переднее сиденье.
«Жигули» зимой заводятся легко, и как приятно мягко работает мотор. Выехав на шоссе, мы не спеша покатили к городу. На дороге не было опасной гололедицы, и все-таки мы ехали с солидной осмотрительностью,
И долго молчали.
— Зимой люди в деревне, надо полагать, посвободней, — наконец придумал я, что сказать.
— Так только кажется, — возразил мой агроном и стал неторопливо рассказывать, как обстоит дело с ремонтом техники и что сразу после Нового года планируют весенние работы и готовятся к севу.
Про бал у Куммариньша мы больше не говорили. Когда подъехали к вокзалу, я попросил зажечь в салоне свет и на листке из блокнота черкнул несколько слов:
