— Но я ждал вас!
Смеясь, я нажал на кольцо, к которому прикреплены спицы зонта, — я хотел раскрыть зонт, но механизм не сработал. Проклятый зонт был ровесником балканской войне.
— Вы всегда чего-то ждете, — сказала она. — Я заметила. Но впервые слышу, что вы ожидали именно меня!
— Потому что вам не пришло в голову спросить об этом!
Я взглянул на нее торжествующе, заржавевшее железное кольцо зонта наконец-то сдвинулось с места и спицам как-то удалось расправить обтянутый материей огромный каркас.
— Вот, — промолвил я, покровительственно подняв зонт над ее головой, — теперь никакой дождь вам не страшен!
— Но я живу в двух шагах! — засмеялась она.
— Ничего! — сказал я.
— Если вы и впрямь дождались меня, — сказала она, — то это была пустая трата времени.
— Вероятно, — согласился я. — Когда вы уезжаете в Лондон?
— В Лондон?!
— Насколько мне известно, вашего отца посылают в Англию консулом!
— Боже мой! — воскликнула она. — За кого вы меня принимаете?
— За дочь будущего консула! — заявил я.
Она рассмеялась заливисто и звонко. Потом довольно сердито сказала:
— Вы попали не по адресу. Между мной и дочерью будущего консула общее только то, что мы живем под общей крышей.
— Очень рад! — воскликнул я. — Если хотите знать, я ужасно рад! Честное слово! Скажите мне, что ваша мать служит дворничихой в том желтом доме, где вы живете, и я буду на седьмом небе от счастья!
— Ту, за которую вы меня принимаете, зовут Лидией. Ее фамилия Стаменкова, она такого же роста, как я, и, к сожалению, подражает мне в манере одеваться, видимо, думает, что если мой отец француз, то я должна обладать отменным вкусом. А меня зовут Снежана Пуатье, моя мать болгарка, отец — главный библиотекарь Французского института. Он приехал в Болгарию двадцать лет тому назад. Я родилась здесь.
Мелкий дождик тихо стучал по нашему зонту. Я опустил его купол ниже, чтобы он закрыл наши лица, и восторженно чмокнул Снежану в щеку, у самых губ. Вообще-то я хотел поцеловать ее в губы, но она резко отдернула голову и губы мои ткнулись ей в щеку.
— Как вы смеете! — возмутилась Снежана.
— Это я от восторга! — сказал я. Ну как ей объяснить в двух словах здесь, на тротуаре, под дурацким зонтом, что между нами, оказывается, нет социальных преград и теперь моя совесть может быть спокойна, что непричастность к консульскому житью-бытью делает ее близкой моему сердцу? Она была теперь для меня не просто любимая.
Я приподнял зонт, и Снежана тут же отпрянула в сторону, предпочитая идти под дождем.
