Молодые люди пошли вдоль городской стены по почти незаметной тропке. Дом ждал их в тени огромных замшелых деревьев. Одноэтажный, каменный, крепкий. Стоял, слегка накренив крышу, будто приглядываясь к незнакомым странникам. Он не выглядел необжитым и заброшенным. Казалось, чья-то рука хоть и временами, небрежно, но приводит его в порядок: дверь не скрипнула, с порога дохнуло пищей и теплом, по углам зажглись светляки, освещая единственную довольно большую белёную комнату. В мойке копошились мыльники, готовые привести в порядок одежду гостей.
В доме нашли своё пристанище довольно разномастные вещи. Бывшие их хозяева различались достатком, происхождением, возрастом и вкусом, но, как ни странно, мешанина не производила впечатления свалки. Выдолбленная домовина тут соседствовала со старинной резной колыбелью, горка нехитрых дешёвых побрякушек — с дорогими украшениями из драгоценных металлов и камней, лубочная безыскусная картинка — с портретом кисти мастера, тряпичная затасканная кукла — с изящной коллекционной игрушкой. В стремлении начать новую жизнь, люди безжалостно оставляли напоминание о старой. Словно пытались откупиться от бед в надежде на будущее благополучие.
Из мебели, сохранившейся в доме с момента постройки, были только стол, несколько стульев, и спальная лавка с периной у стены. Добротные, деревянные, сделанные на века каким-то безымянным мастером. Чистое белье лежало стопкой в изголовье, осталось лишь застелить. А в углу примостился навесной умывальник, полный воды.
Летта, как и на станции, сначала поклонилась изображению Жизнеродящей и лишь потом сняла плащ и перекинула его через прибитую почти под потолок перекладину. Сполоснула руки в бадье с водой, умыла лицо. Принялась с любопытством оглядываться по сторонам, изредка прикасаясь к какой-нибудь вещи. Олаф подобного удивления не испытывал. Достаточно увидеть один ничейный дом, чтобы иметь представление о каждом. Не имевшие своего хозяина, они, тем не менее, были похожи, словно в них рано или поздно оказывались одни и те же люди. В них обитал какой-то свой незыблемый дух временного, но и одновременно постоянного пристанища. Изменчивость и постоянство, схлестнувшиеся в одной точке.
— Интересно, как люди решают, что оставить, а что взять с собой? — вопрос Летты не требовал ответа, но проводник задумался.
Что именно оставил бы он сейчас? Наверное, любую вещь, потому что не имел ничего своего, того, что связывало с прошлым. А в самый первый раз выбор казался тяжелее. Каждая вещь могла пригодиться в пути, каждую было жалко. Тогда он стянул с пальца отцовский перстень и положил на подоконник, невольно сожалея, что не оставил украшение брату.
