Так думали надсмотрщики.
Олаф тряхнул головой, пытаясь избавиться от звона в ушах. В глазах рябило. Хорошо бы немного времени, чтобы освоиться в этом новообретённом мире, но люди смотрели с таким ожиданием, что было не до раздумий. Проводник откашлялся и крикнул:
— Разбирайте своё добро и уходите! Ваша жизнь — в вашей воле! — вне столба света его голос вновь обрёл прежние тон и силу.
Мало-помалу люди зашевелились, оцепенение покидало их, будто слова Олафа и вправду несли на себе отблеск отбушевавшей только что магии. Бывшие рабы сбивали цепи, забирали из повозок нехитрое барахлишко, брали на руки заплаканных детей и расходились в разные стороны. Мало кто норовил задержаться — хотя бы для того, чтобы объединиться в группы по два-три-четыре человека или поймать пасущихся мула или ослика. Вновь обретённая свобода гнала недавних невольников подальше от места, где они не принадлежали сами себе. Люди спешили вернуться к своим семьям, занятиям. А кто не имел ни того, ни другого — просто поддался общему настроению. Лесная Заманница охотно принимала бывших рабов в своё лоно, обещая все прелести свободного существования.
Бывшие надсмотрщики вставали с колен. Не сговариваясь между собой, безропотно скидывали оружие в одну кучу, как раз рядом с нарядной повозкой бывшего хозяина. И, перебрасываясь между собой напоследок редкими скупыми фразами, уходили прочь. Теперь всем этим людям оказалось нечего делить и доказывать что-то друг другу. Их ничего не связывало — ни симпатия, ни дружба, ни общее дело. Даже хорошо не зная эту породу, можно было предположить, что случайно встретившись где-то на задворках Империи, они сделают вид, что не знакомы и отведут взгляд. Впрочем, быть может, что-то изменилось в их душе, и они начнут новую жизнь, забудут беззаконие и постараются искупить содеянное.
Вскоре поляна обезлюдела, остались лишь Летта и Олаф. О том, что недавно здесь проходил караван, напоминали только брошенные повозки — закрытые, как внезапно ослепшие глаза. А ещё — животные в упряжке, мирно щиплющие траву под ногами.
— Никогда не слышал о таком диве, — пробормотал Олаф и посмотрел на Летту.
— Я тоже. Но, думаю, нам очень повезло, — прошептала она.
— Думаю, впредь я поостерегусь взять в руки камнежоркину поделку, — смог найти силы, чтобы улыбнуться, юноша.
— Лучше не ходите вслед за упрямой девицей, принесённой к вашему порогу ветром, — в тон ему произнесла девушка.
Она отводила взгляд от останков и пахла сразу несколькими смешанными эмоциями: облегчением, стыдом, раскаянием, печалью. Некоторое время назад Летта сама хотела покарать негодяев, но её наказание было бы милосерднее. А сейчас страннице просто хотелось убраться отсюда.
