Однако, нащупав в глубине свое души какое-то тепло, доверие, участие, право Летты на свой выбор, Олаф вдруг ощутил, как кровь начинает приливать к конечностям, как потихоньку отходят мышцы, напряжение снимается.
Так вот каким он был — раскол? От неприятия, от принуждения, от бесправия? Пробудив в себе добро, юноша смог пошевелиться. Сделать шаг к девушке. Положить руку ей на плечо.
— Нам надо идти? — не приказал — спросил, едва шевеля онемевшими губами.
Она открыла глаза и встала. Словно только что очнулась от глубокого сна. Огляделась по сторонам и потрясла головой, приходя в себя. А потом первой покинула святилище.
Молодые люди едва нашли свою тропу. Прежде такие явные, символы теперь прятались в траве, за корой, отступали на обочину тропы и сливались с камнями. Они словно выполнили свой долг и теперь предоставили посвященным самим искать дорогу. Научив ходить — предлагали идти без руки и опоры. Так поступают родители и боги.
По внутренним ощущениям казалось, что с тех пор, как Летта и Олаф, ведомые странными ладонями, свернули в сторону, прошло не меньше нескольких часов. Но солнце по-прежнему стояло почти в зените, тени бежали впереди своих хозяев, и до вечера было ещё очень далеко. Нещадно палило, ветер не разгонял жару, а напротив, только сушил кожу и больно покалывал. Птицы кружили высоко в поднебесье и казались черными точками.
Впрочем, может быть это и были черные точки, мельтешащие в глазах? Небольшие вулканчики дорожной пыли забивали обувь, делая каждый шаг, сродни пытке, мелкие песчинки казались острыми булыжниками. Вода — живительная, холодная — давно закончилась, а нового водоёма пока не встретилось. Наверное, молодых людей устроила бы и лужица, пусть даже в ней мельтешили бы живчики. Не пить — намочить губы, обтереть лицо — стало бы легче.
Олаф расстегнул куртку и ослабил ворот рубашки, ткань неприятно прилипала к вспотевшей спине. Но если бы юноше предложили вернуться к помеченному странным знаком ручью, чтобы напиться и искупаться, он бы послал этого доброжелателя к самому Мракнесущему. Ещё раз переживать то, что пришлось пережить — казалось невозможным.
Летта, вероятно, изнывала от жары не меньше, хоть и приехала из жаркого королевства. Поминутно вытирала со лба мелкие бисеринки пота и облизывала потрескавшиеся губы. Девушка сняла плащ и шла, перекинув его через руку. Подвёрнутые путешественницей штаны давно развернулись и обтрепались снизу. Тогда она попросила у проводника нож и безжалостно обрезала их почти по колено, явив свету изящные лодыжки и стройные подтянутые икры.
