— Может, заброшенное святилище? Мне пару раз встречались подобные, — предположил юноша. Всей правды он не сказал: святилища, встреченные им ранее, казались мертвыми, а это — жило, хоть и влияло, похоже, только на Летту.
— И что означают эти знаки?
— Ну, давайте подумаем, — юноша указал пальцем на первый знак, — ладонь с глазом находилась под водой — может, воду?
— А ладонь со ртом — земля, — предложила девушка, — кажется, этот знак встречался на тропе.
— На живом дереве — ладонь в ладони. А это… — он невольно радовался, что его подопечная разговорилась, отвлеклась от созерцания какого-то одной ей доступного мира, ведь каждое произнесенное слово возвращало Летту к нему, к их путешествию в Темьгород.
— Огонь? — она обежала камни, словно увлекшийся открытиями ребенок. — Тогда пустая ладонь — это воздух?
— Четыре сезона, по четыре месяца. Белый — зима, розовый — весна, зеленый — лето и черный — осень, — проводник чувствовал, как кружится голова, будто святилище сопротивлялось, не желая отдавать Летту.
Это были всего лишь камни, однако Олаф поймал себя на мысли, что, вопреки здравому смыслу, раздумывает, как бы их обмануть, словно они обладают волей и разумом. Он не мог не бороться. Потому что девушка принадлежала этому миру, а не тому, существовавшему когда-то.
— И для кого было построено это святилище? — удивилась Летта.
Олаф пожал плечами, небрежно, словно признавал какой-то пустяковый, не стоящий внимания факт:
— Самой жизни?
— Пока служители Храмов не раскололись и не стали поклоняться одни — Жизнеродящей, другие — Мракнесущему, — вдруг пробормотала тихо девушка.
Олаф с ужасом ощутил, что вновь теряет свою спутницу. Её настроение как-то неожиданно поменялось с восторженного на печальное. Может святилище навеяло воспоминания о родителях, может просто нахлынули усталость и разочарование. Летта опустилась на колени прямо посередине круга и прикрыла глаза.
Юноша с нарастающим раздражением смотрел, как девушка начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, словно погрузившись в какой-то транс, напевая тихую, едва уловимую мелодию. Были это отголоски знаний, которыми некогда одарила её мать, или же что-то иное?
Ему захотелось схватить Летту в охапку и бежать — бежать как можно дальше от этого непонятного святилища, от этих камней, странных ладоней. Но мышцы сковали неведомые силы. Проводник не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, он словно сам обратился в тотем и врос в землю. Не в божество, нет — просто в символ, которому будут поклоняться, а потом однажды втопчут в грязь. Разгорающееся негодование — словно обжигало Олафа, подобно глиняной фигурке в печи, делало и прочным, и неподвижным. Юноша сам не понимал, почему так происходит. Почему эта коленопреклоненная фигурка Летты вызывает у него ярость? Он же не отвечает за неё? Не волен распоряжаться её жизнью? Её судьбой? Её будущим? Девушка только попросила проводить её в Темьгород. И она сама вправе выбирать себе путь. Хочет остаться здесь, на этом капище — останется, даже если он сойдет с ума от ярости.
