— Не «вы», а «ты», то есть я, один… догадался.
— Не быстро?
И он опять понял ее. Она спросила, не слишком ли быстро он предлагает перейти на «ты».
— По-моему, чем быстрее, тем лучше, лишь бы естественно. А кроме того, мы вроде выяснили, что знакомы с осени прошлого года. Не так уж мало.
Она кивнула. Глаза ее посерьезнели.
— Расскажите, Костя, о себе. Расскажи, — поправилась она. — Какие ты перенес пытки?
Неожиданно он смутился.
— Вера, я очень боюсь об этом рассказывать. Боюсь, что не сумею рассказать так, чтобы создалось правильное представление. Когда люди это неправильно понимают — больно. Очень боюсь фальши. Ведь наша борьба в интернациональном подполье — самое святое, что я знаю. И потом, наверно, надо рассказывать все, с самого начала и очень подробно, понадобится много времени…
— Костя, — сказала она, — пожалуйста. Я хочу знать. Тебя фашисты пытали? Я объясню, почему меня это так интересует. Мы очень пострадали в войну. Отец погиб в ополчении в сорок первом, не знаем даже, где похоронен. В извещении написано «пропал без вести». Потом один из соседей по квартире пустил слух, будто отец — предатель. Специально, как выяснилось впоследствии, чтобы попытаться отнять у нас комнату. Мы с мамой находились в эвакуации в Ярославской области, мама там работала в детском доме. А когда в конце сорок третьего вернулись в Москву, комната была самовольно заселена. Пришлось вынести тяжкую борьбу. Мама обращалась в военкомат, в райжилотдел, в суд, ужас сколько натерпелись горя! Этот сосед — экспедитор — настрочил кляузу, что отец якобы был схвачен немцами, что его пытали и он выдал какую-то тайну. Суд постановил вернуть нам комнату. И все равно мама плачет, с тех пор часто плачет. Я из-за нее и невропатологом стать решила. — Вера посмотрела Покатилову в глаза. — Мы всё думаем, может ли простой, обыкновенный человек выдержать пытку?
5
Внезапно он почувствовал легкую дрожь внутри.
— Может. Я тебе скажу — почему. Только вот что вначале я хотел бы узнать. Ты с этой целью решила со мной встретиться, то есть — чтобы расспросить меня о пытках?
— Нет, — сказала она твердо. — Не для этого. Мне это трудно объяснить, почему захотела встретиться…
— Тогда пошли из парка. Давай выйдем здесь, на Большую Калужскую.
Он уже не видел ни белых лебедей, скользивших по прудику вблизи кафе-поплавка, не ощущал соблазнительных ароматов шашлычной, не слышал, как балагурили перед микрофоном на подмостках Зеленого театра Шуров и Рыкунин. Солнце только опустилось на насыпь окружной железной дороги, и ряды лип в Нескучном саду тонули в зыбких сумерках.
