— Вы ужинали? — спросил он.
Мы поспешили сказать «да»; чем позже перейдем на его довольствие, тем лучше.
Хотя ночь была теплая, Филлипс зажег камин, пододвинул к нему старый скрипучий стул и развернул вчерашнюю газету.
— Случайно не читали сегодняшней? Какие там цены на картошку?
— Нет, — ответил я, усаживаясь на ящик, покрытый рваным мешком.
Арти Макинтош сел на свой чемодан и по привычке протянул руки к разгорающемуся огню.
— Начнем на рассвете, ладно? — сказал Жадюга доверительным тоном, как будто мы владели фермой с ним на паях. — И хорошо бы вам поработать субботний вечер. Должен заехать грузовик.
Я уже собирался повторить, что мы приехали копать картошку сдельно и принципиально не будем работать ни по субботним вечерам, ни по воскресеньям, но тут вмешался Арти Макинтош:
— Я не могу работать в субботу и в воскресенье — у меня кобыла в трактире привязана, за ней надо присмотреть.
Старик Жадюга свирепо уставился на Арти, засопел и стал тереть небритый подбородок. Филлипс всегда раздражался, если те, кого он нанимал, перечили ему. Но на этот раз — или мне показалось? — раздражение Жадюги было вызвано какой-то более веской причиной. Однако он взял себя в руки.
— Спать будете в сарае. Я сколотил две койки, и одеял там сколько хочешь.
— Нам и в доме неплохо! Что за новые порядки в этом году? — возмутился Арти.
Жадюга Филлипс отложил газету, взял с камина наушники и надел их.
— В доме полно места, — настаивал Арти.
— Передают насчет цен, — сказал Жадюга, делая знак, чтобы мы замолчали. — Фонарь тоже в сарае есть.
Арти Макинтош поднялся, кипя негодованием, и взял свой чемодан. Я направился за ним в сарай. Мы зажгли фонарь и увидели две койки среди разбросанной упряжи и мешков. На них валялись соломенные тюфяки и старые, в пятнах, подушки. На одной из коек лежала куча серых одеял. Мы постелили постели; как всегда, мы привезли с собой по две простыни и по наволочке. Потом мы легли, и Мак погасил фонарь.
— Ну, это уж слишком! Одного не могу понять, почему старик Жадюга выставил нас из дома?
А я лежал без сна и, прислушиваясь к возне опоссумов на крыше, старался понять многое. В конце концов я, видно, заснул и проснулся, лишь когда кто-то забарабанил по оловянной тарелке и хриплый голос заорал:
— Завтракать! Завтрак готов!
Некоторое время я не мог сообразить, где я; но зажегся фонарь, и вид зевающего и почесывающего голову Арти Макинтоша вернул меня к действительности.
— Ладно, сейчас! — крикнул Арти Филлипсу и тихо добавил: — Ублюдок несчастный!
