Дарки яростно ударил по стойке пустой кружкой.
— Вы слышали, что я сказал?! — заорал он, и голос его отозвался гулким эхом в дальних углах бара.
Десятки пар глаз обратились к Дарки. Это были внимательные и немного встревоженные глаза шахтеров, рабочих молочного завода, клерков, приказчиков, фермеров, глаза хозяина трактира Дэнни О’Коннела, его жены, бармена. Стало тихо. Никто не произнес ни слова, не вздохнул, не двинулся с места.
— Вы слышали? — повторил Дарки. — Как только я встречу Джимми Янгера, я сделаю из него котлету! Пошли, Эрни, — добавил он и направился к выходу.
Посетители, даже самые пьяные, молча отодвигались, уступая ему дорогу.
Эрни проводил его до угла. Там они расстались.
В потрепанной кожаной сумке, которую Дарки нес в руке, лежали инструменты и две бутылки с пивом, прихваченные на вечер. Он шагал уверенно, слегка покачивал бедрами — это была излюбленная его походка после выпивки, она должна была убедить окружающих, что он в полном порядке.
Я должен с ним драться, думал он. Тот ли я, что прежде? Сейчас-то я устал как собака и к тому же слегка навеселе… Восемь часов работы — как не устать, а тут еще шесть кружек пива… Такой же, как прежде… Сколько времени я не дрался?.. С тех пор, как сцепился с тем новым фараоном возле «Королевского дуба», когда он накрыл трактирщика на продаже спиртного…
Дойдя до раскрытой калитки своего старого дома, Дарки вошел во двор и по боковой дорожке мимо дровяного сарая двинулся к заднему крыльцу. Налив из бака воды в жестяной таз, он водрузил его на умывальник, стоящий в так называемой «ванной» — отгороженном от задней веранды закутке. Намылив руки, Дарки принялся плескать водой в лицо, по привычке тщательно промывая уши кончиками негнущихся пальцев. Потом пригладил ладонью волосы и взглянул на себя в треснувшее зеркало. Его волосы, когда-то волнистые и черные, как вороново крыло, теперь сильно поредели на макушке и заметно тронуты сединой. Широкое, задубевшее на ветру лицо прорезано морщинами. Веки голубых глаз, после того как угольная пыль отмылась, стали красными, а белки испещрили красные жилки, как железные дороги на географических картах.
— Стареешь, сынок, — произнес он почти вслух и отвернулся от зеркала.
Скинув пиджак и рубашку и оставшись в фуфайке, он поиграл мускулами.
— Ты еще кое-чего стоишь, парень!.. Но будет трудно. Придется выжать из себя столько же, сколько может дать этот Янгер…
Раздевшись догола, он стал намыливать шею, руки, подмышки, облился водой и, как говорят шахтеры, подарил остатки грязи полотенцу. Надев снова рубаху и пиджак, вошел в кухню, служившую также и столовой, где вся семья уже собралась и ждала его к ужину.
