— Это так, — опустил голову повар, — можете спросить её сами.
Степан молчал так долго, что голландец забеспокоился. Но когда бывший денщик поднялся со стула, лицо его было краснее свёклы.
— Ты лжёшь, собака! — прохрипел он, и если бы мажордом не позвонил в колокольчик, вызывая стражу, Гийому пришлось бы туго. — Этого не может быть, чтобы моя Катюша! С этим! — Крайнов рухнул обратно, сжав голову руками.
— А чем это я хуже иных? — удивился француз, и сомнений в его искренности не возникло — он действительно не понимал, из-за чего столько шума.
— Уведьите его, — приказал Ван Келлер, — а призовите ко мне Катерину Крайнову да проследите, чтобы госпожа Анна не вмешивалась, — строго добавил он.
— Не единому слову этой крысы не верю, — простонал Степан, — он нас в заблуждение вводит, дабы себя обелить.
— Думаю, сейчас всьё разъясниться, — показалось или нет, но в небольших глазках мажордома блеснуло сочувствие.
Катюша тихо вошла и прикрыла за собой дверь, присела в книксене и встала посреди кабинета, делая вид, что не замечает отца.
— Скажи-ка, девица, верно ли поведал нам повар Гийом, что ты… — Ван Келлер поёрзал на стуле и вдруг покраснел, не зная, как продолжить.
Катя ждала, изучая рисунок на изразцовой печи, как будто впервые увидела этакое чудо.
— Катерина, это что же делается? — не выдержал Степан. — Да как же так? Неужели этот… негодяй правду говорит?
— Не пойму, батюшка, о чём это вы? — тихо ответила дочка.
— Так ведь… Вот говорит, что ты с ним ночью в его комнатах была! — Крайнов с трудом заставил себя понизить голос, чтобы кто за дверью не услышал.
— Кто сказал, с того и спрашивайте! — вздёрнула голову девушка.
Степан беспомощно развёл руками и посмотрел на мажордома.
— Ты, девица, должна понимать: ежели были вы вместе и в том поклясться можете, то ни повар, ни ты ни в чём не виноваты… Кроме, конечно, беспутства и разврата. — обратился к Катюше голландец. — Но в убийстве Акима Зотова вас обвинить никто не вправе.
Катя отшатнулась и вскрикнула.
— Акима Фомича убили? Бог мой! Ночью?
— Здесь, в подвале. Зарезали ножом с кухни Гийома, вот этьим, — как будто говоря о повседневных делах, Ван Келлер показал на стол.
Раскрыв глаза от ужаса девушка смотрела на нож со следами крови и плакала.
— Я бы никогда Акима Фомича не убила! Он был так добр ко мне!
— Добр? — порычал её отец. — И с ним ты тоже! Распутница!
— Добр! Да он был добр и ко мне, и ко всем остальным! — зарыдала Катюша. — А вы, батюшка, вы ничего не хотите знать и видеть! Вам бы только в покое жить-поживать!
