— Погодите, Степан Иванович, — махнула рукой Глафира, — вы-то в город выходите, почитай, каждый день, а нам, нешто, и побаловать себя нельзя? Тепереча до Масленицы в лавки не попадём.
— И то правда, — согласилась кастелянша, — мне вот гребень новый нужен…
— Ладно, но я со стервеца глаз не спущу, чтобы в хоромы ни ногой! Да стражнику скажи, Васятка, пусть в людскую его ведёт!
Вместе с коробейником через чёрный ход в людскую ворвался запах мороза и ветра с Невы, загадочные ароматы большого мира, сразу стало тесно и шумно.
— А вот для раскрасавиц всякие радости! Для девушек-душенек, для молодух-прелестниц, для бабонек-затейниц! — с порога завёл ухарь.
— Цыть, ты, ирод, — оборвал его Степан, закрывший собой проход к парадной лестнице, — чего разорался?
Молодец сорвал шапку с головы и тряхнул буйными кудрями:
— Прощения прошу, боярин, буду тише мыши на полатях. Звать-величать меня Акимом Зотовым, — он снял с шеи короб и поставил на лавку, предлагая рассмотреть товар. Женщины, забыв обо всём на свете, бросились копаться в каких-то финтифлюшках, к неудовольствию Крайнова.
— Ты, красавица, пользуешься помадой? — спросил ласково парень у Катюши.
— Нет, один раз только княгиня меня украсила… в шутку, — робко ответила девушка.
— Ну, у княгини-то помада, небось, французская? — подмигнул торговец. — А у меня простая, наша, для русских девушек, — Аким осторожно помазал палец и поднёс к и без того румяным губам Кати.
— Нам это ни к чему! — Харитон дёрнул за руку невесту и оттеснил её от молодца. Тот усмехнулся понимающе и перенёс внимание на Анну.
— А для тебя, милая, платочки имеются, чтобы перед супругом нарядной показаться, — сверкнул он зубами.
— Вдовая я, — тихо ответила Анна, подняв взгляд от всевозможных гребней.
— Ну, с такой-то красотой это ненадолго, — пропел молодец, жадным взглядом охватывая статную фигуру кастелянши, — в самом соку бабонька!
Анна смутилась, как девчонка.
— Из Малороссии, что ли, будешь? — тихо спросил Аким. — С какого места-то?
— Из Чернигова, — в тон ему ответила кастелянша и, скромно улыбнувшись, расплатилась за гребень.
Сам не зная почему, Степан начал злиться и на прохиндея, и на баб, у которых в голове одни игрушки. Но тут вмешалась Глафира — в её почтенном возрасте уже меньше интересуются украшениями, а больше ценят дружескую беседу.
— А скажи-ка, мил человек, что там на свете белом делается? — кухарка протянула торговцу Акиму кружку разогретого молока. Тот принял дар с благодарностью и присел рядом со своим лотком.
