Резинка также различалась по размеру и форме. По форме — пластики и подушечки. Подушечки были по пять, десять и двенадцать штук в пачке. Пластовые по пять и семь штук, редко — десятипластовые. В некоторых упаковках были коротенькие комиксы с мультяшными героями — Плуто, Пифом или Дональдом Даком.
Самой большой редкостью был «широкопласт» — размером с экран мобильного телефона пластина жвачки самого разного вкуса. Но ценен он был не этим. Внутри почти каждого широкопласта находилась цветная фотография каких-нибудь звезд, либо спортивных, либо музыкальных. Футболисты и хоккеисты меня не интересовали вовсе, зато их можно было выменять на поп-группы. Если оригинал было не достать, вкладыш фотографировали и черно-белую копию продавали или меняли. У меня имелись портреты всех четырех битлов, самопальные, но довольно четкие и с автографами. Я долго упражнялся и до сих пор могу легко подделать подпись Маккартни. Выглядит она вот так.
Общение с иностранцами было делом рискованным, существовала даже статья в Уголовном кодексе о приставании к иностранцам. Везде, где появлялись туристы, мелькали люди в штатском с пытливым взором, поэтому мы старались не подходить к интуристовским автобусам, хотя настоящие, взрослые фарцовщики заходили безнаказанно в автобусы и там совершали свой change, обменивали русскую водку на джинсы, сигареты, ту же жвачку.
Мы действовали иначе, вылавливали одного-двух иностранцев поодаль и быстро обменивались.
Однажды за этим занятием меня повязал комсомольский патруль, приволок в милицию. Я рассказал им душещипательную историю о том, что мой друг обгорел на пожаре и ему необходимо разрабатывать челюсть после операции, для чего нужна резинка. Вряд ли они поверили, но мне повезло, меня отпустили и даже не сообщили в училище.
Впрочем, скоро я со жвачкой завязал. Чем старше мы становились, тем меньше времени у нас оставалось на прогулки, все больше времени стала занимать музыка.
Но сначала не о музыке.
* * *
Мне было одиннадцать лет, когда папа взял меня с собой в поселок Горы, что на озере Вуокса. Нас пригласил погостить на дачу Иван Андреевич Поляков, артист Театра комедии и папин приятель. В театре знали про отношения Леонидова с женой и сочувствовали. Иван Андреевич считал, что природа, а тем более рыбалка — лучшее средство отвлечься от тяжелых мыслей и излечить любой недуг.
Сам Иван Андреевич мог сидеть с удочкой сутками, а потом, уже в городе, часами рассказывать о богатом улове. Начинал он издалека, показывая своими длинными пальцами, как надевает крючки, как раскручивает леску, как закидывает, удочку, как начинает дергаться блесна, как он подсекает, и так далее — переживая при этом каждый этап. Иногда рассказ доходил и до ухи, посреди гостиной дядя Ваня раскладывал воображаемый костер, ставил на него котелок…
