У входа в здание на спущенных шинах стояли несколько тронутых ржавчиной инкассаторских грузовичков. Один был открыт; висевшая на единственной петле полуоторванная дверь качалась на ветру, издавая жалобный скрип на всю округу. У некоторых машин были чем-то проломлены или прострелены пуленепробиваемые окна.
Часть окон на первом этаже несли следы штурма: без стекол, забитые изнутри досками, стены вокруг покрыты отметинами от пуль. Дом местами горел, но полностью огню не поддался. Обычное здание, почти такое же, как и все прочие. Зато оно обеспечивало своим нынешним жильцам высокий уровень защиты.
Они жили на последнем этаже, раньше там располагались офисы руководителей филиала банка; на крыше разместился наблюдательный пункт. Когда мы подходили, нас заметили. Я увидел силуэт на крыше; через мгновение меня ослепила яркая вспышка света, словно нарочно пущенный мне в глаза солнечный зайчик. Я догадался, что нахожусь на прицеле. Слава объяснил мне, что у них с Валентином Ивановичем есть договоренность: если Слава вдруг придет не один, он должен изобразить известный только им двоим секретный знак; если знака не будет, значит, этот человек ― враг, и Валентину Ивановичу следует застрелить его из снайперской винтовки. «Правда, стрелок он не очень хороший,» ― добавил Слава с усмешкой.
Судя по тому, что в меня не стреляли, Слава подал знак и он действительно был секретный ― я ничего не заметил. Мы зашли в здание и поднялись на четвертый этаж. Валентин Иванович встречал нас уже там. Это был маленький симпатичный пенсионер на седьмом десятке, с добрыми живыми глазами и тщательно причесанной густой шевелюрой. Несмотря на седину, которой ныне отмечены почти все живущие, выглядел он по теперешним временам на удивление хорошо, даже благополучно: упитанный, с розовым лицом и блеском в глазах, выдававших если не ум, то, по меньшей мере, здоровую жизненную хитрость. Аккуратная, будто только что поглаженная, курточка цвета хаки, такие же брюки, светлая рубашка и вычищенные ботинки довершали благостную картину. Галстук отсутствовал; в остальном он был типичным мидовским чиновником на пенсии.
Только винтовка казалась лишней; он явно не очень хорошо умел с ней обращаться и даже держал ее как-то неловко, будто боялся, что она сама вдруг выстрелит и поранит его. Садовый инвентарь смотрелся бы в его руках уместнее.
Слава представил нас, мы поздоровались и пожали друг другу руки. Его рукопожатие было таким мягким, что я едва почувствовал его. Говорил он тоже мягко, тихим бархатным баритоном; тщательно выбирая слова, грамотными, правильно составленными фразами; при этом все время улыбался. Он произвел на меня прекрасное впечатление. Кажется, и я не вызвал у него неприязни. Вначале, не зная, кто я и зачем явился, он был немного скован; но видя, что Слава доверяет мне, оттаял и стал непринужденнее.
