— Это ту, которая курит сигареты с мундштуком, — сказала Бритт. — Панос говорил мне об этом, но мне кажется, американка ангажирована еще на три года, верно?
— К сожалению.
— Мне двадцать один год. Примите меня.
— Я уже думал об этом, — серьезно сказал Мински. — Не все от меня зависит.
— Вы предполагали, что я попрошу принять меня на работу?
— Разумеется, после такого приема и учитывая все то, что Панос рассказал мне о вас и вашем отце.
— Да, вы правы.
— Но есть одна проблема: ваш отец. Предположим, он поднимет шум, заявит в полицию, что тогда?
— Не заявит, — сказала Бритт. — Если бы я не была уверена в этом, я бы не просила вас прийти.
Мински одобрительно кивнул головой.
— Мне известно о брачном контракте вашей матери и о том, что ваш отец не сможет претендовать на состояние вашей матери, если будет доказана супружеская неверность. Но это не все. Там должен быть еще один не менее важный пункт.
Бритт с любопытством посмотрела на Мински и сказала:
— Такой пункт есть. В этом самом важном разделе предусмотрено, что этот пункт действителен и в том случае, если доказательство супружеской измены будет предъявлено после смерти матери.
— Понятно. Перед смертью ваша мать дала вам сведения, фотографии и имена свидетелей, которые детективы вручили ей…
— Откуда вам это известно?
— Если бы у вас не было доказательств, вы бы не сидели здесь. Где эти бумаги теперь?
— Хранятся в сейфе в Гамбурге. Мой отец ничего не знает об их существовании.
— Ну, разумеется, не знает.
— Почему вы так уверены?
— Если бы он знал, он бы иначе с вами обращался. Я думаю, суд решит дело в вашу пользу.
— Я знаю, — сказала Бритт. — Я детально все выяснила. Можете быть уверены.
— Не могу быть полностью уверенным, пока не подтвердит мой адвокат, — заявил Мински. — И все-таки почему вы до сих пор не подали в суд? Вы бы уже давно отомстили им!
— Судебный процесс отцу не страшен. Его друзья прекрасно знали, что он делал. Разве они что-нибудь предприняли? Разве они его образумили? — раскрасневшись, хриплым голосом сказала Бритт. — Он принадлежит к избранному обществу Гамбурга, к избранному кругу дворянских фамилий. В их среде это обычное дело, и никогда не выходит за пределы этого круга. Но когда станет известно, что делала его дочь, в то время как он смотрел на это сквозь пальцы, когда о недостойном, позорном ее поведении узнает и открыто заговорит весь город, а не только узкий круг ее приятелей, когда разговоры о вызывающем поведении дочери повлекут за собой намеки о недостойном поведении отца, и об этом будут сплетничать все вокруг, тогда общество не будет стоять в стороне. И тогда уж никто не поможет ему.
