Казалось, прошла целая вечность. Больше всего меня поражало выражение лица Лилиан. Ее лицо всегда выражало самые утонченные душевные и физические муки. Неожиданно Лилиан слегка приподнялась. Я сразу же запрокинул ей голову и снова поднес бутылку ко рту. Она закашлялась и застонала. Я снова сжал ее ноздри и втиснул горлышко бутылки между зубами. Она снова стала извиваться, но силы ее были на исходе. Меня охватило беспокойство: может, одной бутылки недостаточно? Вдруг она дернулась и уперлась головой в окно машины. Я сел за руль, бросил пустую теперь бутылку на дорогу и схватил пистолет.
Лилиан лежала с открытыми глазами, но я видел лишь белки ее глаз. Она что-то тихо бормотала. Косметика на ее лице размазалась, волосы спутались, платье порвалось.
Словно в бреду я услышал музыку. Звуки гитары, барабана и жалобный, печальный зов трубы. Я узнал нашу любимую с Лилиан песню. «Неужели я перенес столь сильное нервное потрясение, что у меня начались галлюцинации? Может, я просто схожу с ума? Но нет. Я не потерял рассудок. Я услышал эту песню лишь потому, что я любил только одну Лилиан», — подумал я и ударил ее по лицу рукояткой пистолета. Она даже не шевельнулась. Через несколько часов она проснется. Я пощупал ее пульс и успокоился. Я хотел было положить ее поудобнее на сиденье, но мне мешал багаж в задней части кабины. Негромкая музыка, печальный голос, поющий нашу любимую песню, снова напомнили мне о прошлом. «Все будет хорошо, Лилиан. Я не хочу убивать тебя. Говорят, люди убивают тех, кого любят, но я не хочу убивать тебя».
Она не просыпалась. В третьем часу ночи я завел машину, включил фары и поехал к мосту Семирамиды. Если полиция остановит нашу машину, то, несомненно, решит, что Лилиан просто напилась виски. Я скажу им, что везу ее домой. Ее голова слегка покачивалась. Я вел машину по кривой дороге, петлявшей в лесу. Она всего лишь пьяна. Моя Лилиан чрезмерно хватила виски. Запах виски пронизывал всю машину, взятую ею напрокат.
Стюардесса приветствовала нас на борту самолета на итальянском и английском языках. Затем она объявила, что мы совершим посадку в шесть вечера в римском аэропорту «Леонардо да Винчи». Стюардесса, молодая, весьма миловидная шатенка, шла между рядами пассажирских кресел. В руке она держала список пассажиров. Весь экипаж самолета сменился в Каире. В салоне первого класса, помимо меня, сидели две пожилые японки в роскошных кимоно и седой министр-негр. Я был единственным пассажиром первого класса, севшим в Каире. Стюардесса, слегка поклонившись, улыбнулась.
