Я очень просила описать свои воспоминания, но Анна Васильевна категорически отказалась. Она сказала: «Я выжила, а некоторых моих сверстников нет в живых. А другим было хуже».
На мои просьбы Аня все же немного раскрылась, но только начала рассказывать, как защемило сердце и пришлось ей пить лекарство.
Когда началась война, Аня со своими родными проживала в Барятинском районе, в одном из красивейших уголков. В ее деревне были очень красивые дома, построенные в 1938 году. Рядом был лес, который укрывал их во время оккупации.
По рассказам Ани, немцы в их деревню в дневное время не показывались, т.к. боялись партизан. А ночью все жители деревни одевали на себя, что можно, уходили в лес ночевать. И вот в одну такую ночь, на Крещение, каратели сожгли эту красивую деревню. В том числе сгорел и дом Анны. Осталось только два дома где-то на краю. Пришлось укрываться зимой под снегом, засыпанными сухими сучьями. И она, прижимаясь к своим братьям и сестрам, лежала прямо на снегу, укрытая хворостом, собранным материнскими руками.
Однажды, когда они пришли из леса на пепелище своего дома, налетел карательный отряд, согнал всех жителей и погнал — куда, тогда Аня не знала. Так она очутилась в Германии. Разместили по баракам и стали гонять на работу на какой-то завод. Заставляли работать по 12 часов в сутки. Детей от взрослых отделили. На завод водили с надзирателями. Там давали разную работу, временами даже не под силу малолеткам. Кормили очень плохо, только одной брюквой да капустой, и то один раз в день. «Мы пухли от голода, хотелось есть. За заборами и в каких ямах валялись очистки, отходы, мы их собирали, и то так, чтобы не видели надзиратели, иначе они нас били резиновыми палками». Одеты были плохо. Обувь — давали какие-то колодки, обтянутые брезентом, которые протирались так, что были видны пальцы.
На груди была приколота немецкая эмблема для гражданских узников. Аня была очень худа, даже кожа отставала от костей. «Но почему-то, — говорит Анна Васильевна, — мы были настолько агрессивными подростками, что когда нас пригоняли на завод, мы работали внизу, а вверху был надзиратель. И когда он нас подгонял и кричал, мы огрызались с ним, кричали на него всякими словами. Наш отряд даже прозвали сталинцами, которых не победишь и не проймешь ничем».
Но находились и хорошие люди, которые с доброй душой относились к пленным детям. Однажды нас вели с работы. По дороге ехали муж с женой. Они подошли к конвоиру и попросили, чтобы он разрешил взять двух девочек к ним домой покормить. Он разрешил. И Аня с подругой попали к ним домой. Там их вымыли и очень хорошо покормили. Там Аня за эти годы по приемнику услышала русскую речь: шла опера на русском языке. Аня говорит: «Я очень сильно расплакалась, меня еле уговорила хозяйка. Потом нас выпроводили в барак». И только Аня вышла за порог, все, что поела, оставила во дворе.
