> Чем больше вы станете размышлять, тем тверже убедитесь, что нет никакой иной возможности объяснить феномен диких народов, которым истинные философы занимались до сих пор не в должной мере.В общем, никогда не следует смешивать дикаря и варвара. У первого из них зародыши жизни ослаблены или вовсе уничтожены, у второго они уже оплодотворены и для своего развития нуждаются лишь во времени и в благоприятных обстоятельствах. И как только они возникнут, то и язык, подобно человеку, подвергшийся порче, вместе с человеком и начнет свое возрождение, совершенствуясь и обогащаясь. Можете, если угодно, называть его «новым языком» — я не стану спорить: данное выражение в известном смысле справедливо, но смысл этот совсем не тот, который видят здесь современные софисты, когда рассуждают о языках «новых» или «искусственных».
Никакой язык не мог быть изобретен или придуман — ни отдельным человеком, который не сумел бы заставить себе повиноваться, ни многими людьми, ибо они никогда не сумели бы прийти между собой к согласию. О слове
вообще нельзя сказать ничего лучше сказанного о Том, Кто сам себя именует словом. «Прежде всякого времени исторг он себя из лона первоначала своего! Он столь же древен, как и вечность... И кто изъяснит род его!»>40> И вот уже наперекор всем печальным предрассудкам эпохи один физик — так! именно физик — с какой-то смиренной неустрашимостью дерзнул сознаться, что «человек заговорил потому, что с ним говорили». Да благословит же Господь безличную форму предложения, столь удобную в затруднительных обстоятельствах! Но, отдавая справедливость этой первой попытке, следует признать, что все философы прошлого столетия, не исключая даже лучших из них, — трусы, пугающиеся духов.
А впрочем, даже Руссо в одной из своих напыщенных рапсодий обнаруживает желание рассуждать здраво. Он сознается, что языки представляются ему чем-то удивительным. Слово, «рука разума» (как говорит Шаррон),>(44) вызывает у Руссо известное восхищение, и даже по зрелом размышлении не в силах он постигнуть, каким образом слово вообще могло быть изобретено.>(45) Но великий Кондильяк^ сжалился над подобной скромностью. Он удивляется тому, что столь «умный человек», как г-н Руссо, выискивает затруднения там, где их нет и в помине; и что он, Руссо, так и не уразумел самой простой вещи; языки образуются постепенно, и каждый человек вносит в них нечто свое.>(47) Вот и весь секрет, господа, — одно поколение произносит ба, другое — ьэ; ассирийцы придумывают именительный падеж, а мидийцы — родительный.
