Торвальд — так, кажется, называла его Гунхильда — сбил мужчину с меня ногой, просто пнув того в бок. Насильник пытался подняться, но хватило одного взгляда моего защитника, чтобы он передумал и остался на полу, сделав вид, что ему не до меня.
— Зачем вышла из комнаты? — спросил Торвальд недовольно. — Захотела развлечься?
— Искала сына, — я быстро поправила юбку, чтобы не соблазнять других, и собралась разразиться благодарностями, но мужчина, повернувшись ко мне спиной, уже шел прочь.
Я слезла со стола и топталась на месте. Такое пренебрежение обескураживало. Зачем спасал, если ему нет до меня дела?
Но тут Торвальд бросил лениво через плечо:
— Чего застыла? Идем.
Я медлила, не зная, на что решиться.
— Или хочешь остаться с ними? — спросил он, заметив, что я не двинулась с места.
Я оглянулась — позади стояли еще пятеро мужчин. Такие же пьяные, как тот, что пытался меня изнасиловать. Судя по голодным взглядам, они только и ждут, когда мой защитник выйдет из зала. Подобрав юбку, я кинулась за Торвальдом. Плевать, что он недостаточно вежлив. Не трогает и ладно.
Мы направлялись в зал, где днем меня судили. Мне не хотелось туда возвращаться, но я боялась потерять Торвальда. Казалось, пропади он из виду и тени, что притаились в углах, набросятся на меня. В сознание прочно укрепилась мысль — моя жизнь зависит от этого человека.
Немного отдышавшись — приноровиться к размашистому шагу мужчины было нелегко — я отважилась спросить, где Ивар.
— С твоим сыном все в порядке, Алианна, — ответил мужчина. — Он в безопасности. Тебе не о чем тревожиться.
Я поверила. Он не походил на обманщика. Ему ни к чему лгать. Люди подобные ему привыкли все брать силой. Пожелай он убить моего сына, убил бы, и открыто об этом заявил. Что бы я ему сделала?
Я догадалась, что мужчина знаком со мной. Не со мной нынешней, а со мной прежней. И я не особо ему нравлюсь. Каждый раз глядя на меня, он болезненно морщился, словно ему неприятно смотреть в мою сторону. Дурной знак. Я бы предпочла видеть его другом, а не врагом.
Мы вошли в зал. Он был таким же и вместе с тем изменился. На стульях висели красные знамена, хотя рисунок и надпись сохранились. Речь в этот раз шла не о суде, а о принятии какого-то важного решения, и сидели на стульях другие мужчины. Не благородные старцы, а крепкие воины.
— Ты захватил крепость хитростью, воспользовавшись бабьей дурью, — проворчал один из них, обращаясь к моему спутнику.
Я едва удержалась от возмущенного возгласа. «Бабья дурь» — это про меня. Обидно, между прочим.
