Затем задняя стена задрожала, и кто-то огромный, паля из лазера, вышиб дверь. В рубку ввалился Бобо.
Можете мне поверить, он был хорош. Бобо Апдайк, самый славный монстр на свете. Рядом со мной скрипнул стул. Бобо широко улыбался, глядя на свое изображение на экране. Гримеры поработали на совесть, но не слишком грубо — чуть увеличили челюсть, добавили огромные жуткие лапы. На нем была форма кенийских повстанцев мау-мау, созданная по всем правилам эсэсовского устрашения. Не знаю, как гримерам это удалось, но взгляд у него был совершенно бешеный. Мгновение он просто стоял рядом с дверью. Грохот прекратился, как будто все затаили дыхание.
Знаете, насилие тоже бывает разным. Жестокое надругательство над телом ужасно и само по себе, но еще хуже, когда беззащитное тело истязают, чтобы надругаться над духом, наслаждаются низведением еще живой жертвы до уровня сломанной вещи. Вот что они вложили в Бобо, и вот что увидела капелланка, когда обернулась к двери. Освенцим.
Я говорил, что в Бобо семь футов два дюйма плюс шлем, который доставал до потолка, а в Тилли нет и пяти футов? Это надо было видеть. Он протянул к ней лапищу. (Говорят, эту сцену переснимали двадцать два раза.) Другая рука надвинулась на камеру. Грохот на заднем плане возобновился. Последние кадры между растопыренными пальцами Бобо: он рвет на Тилли форму, мелькает обнаженная грудь, за дверью толпятся громадные мужчины. Экран почернел, раздался надломленный крик и, э-э-э, шум. Конец передачи.
Вспыхнул свет. Бобо застенчиво хихикал. Зрители вставали с мест. Я успел увидеть Тилли до того, как ее окружила толпа. Она намазала веки чем-то голубым и причесалась. Я решил дать ей передышку от жевания тюленьих шкур.
Люди ходили по залу, но напряжение не спадало. Оставалось только ждать. Гарри сидел в углу за операторским пультом. Кто-то принес кофе, еще кто-то — обернутую салфеткой бутылку, содержимое которой полилось в бумажные стаканчики начальства. Негромкие разговоры затихали каждый раз, когда Гарри дергался.
Вы, конечно, знаете, что было дальше. Они даже руду не стали собирать. Через семьдесят четыре минуты у Гарри заурчали распечатки.
На Луне задраивали люки, переключали шинопровода. Гудели генераторы. Огромные чувствительные уши Джодрелл-Бэнк трепетали. На 125-й минуте стрелки качнулись. Большое судно покинуло док в Альпах, взмыло по спиральной орбите и унеслось в сторону Плутона. Гарри завалило распечатками.
— Курс — примерно сто семьдесят девять градусов от азимута на Капеллу, — сообщил Джордж, когда меня выкатывали из зала. — Если они прислушались к совету Гарри, то полетят через Магеллановы Облака.
