Недалеко время, когда сбросишь так надоевшую грубую казенную одежду и наденешь свое «собственное» платье, обувь и чулки.
Еще немного терпения и трудов. Одолеть только последний экзамен — и домой! На березах висят длинные сережки, на дорожках сада белеют лепестки яблонь и вишен. Ласточки и скворцы хлопочут около своих гнезд.
Наступает замечательный день.
С кровати сняты простыня и одеяло. Все казенное белье сложено аккуратно квадратиками, с номером на самом видном месте, и словно само просится, чтобы его поскорее сдали.
Возле кровати ходит в нетерпении девочка и ждет своей очереди, когда же к ней подойдет бельевая дама и примет все вещи.
Странно и непривычно видеть свои ноги без длинного, до пят, казенного платья. Кажется, что ноги как у цапли. А это просто собственное платьице стало за зиму коротким.
И вот закрывается стеклянная дверь. Садишься вместе с тетей на извозчика, и каким же милым выглядит его полинялый синий армяк и косматый рыжий хвост лошаденки! На институт не хочется даже обернуться. Мелькают дома, ходят, как всегда, пешеходы, и никто не понимает, как счастлива маленькая девочка, которая едет сейчас на извозчике с сердитой тетей. В ногах у Нади японская плетеная корзинка с вещами и громадная тетина корзина с провизией.
Уже миновали каменную церковь, спустились к мосту. Вот справа утес, а на нем памятник человеку — строителю города. Он стоит и пристально смотрит вдаль и показывает туда протянутой рукой.
Еще немного, поворот, и пролетка выезжает к пристани.
Крепче сжимаешь в руке билет и на расстоянии слышишь запах свежей краски, смешанный с запахом теплого пара, дыма и воды.
Пар росой ложится на лицо Нади. Где-то стучит иллюминатор, и все это, как сладкая музыка, успокаивает душу.
На трапе новая японская соломенная циновка. Она пахнет смолой. Озабоченно бегают по палубе в белых кителях официанты с салфетками под мышкой. Из трубы парохода тонкой струйкой чернеет дым.
Ту-ту-ту! — вдруг неожиданно раздается низкий гудок.
Надя по гудкам узнает любой пароход. Но никто так красиво не гудит, как этот пароход, на котором поедет Надя. Он называется «Джон Коккериль».
Все вздрагивают. Еще час до отхода, это только первый свисток, но тетя торопливо крестит Надю, обнимает и спешит к сходням. А дядя остается с девочкой на палубе. Тетя громко кричит с пристани:
— Да, смотри, окно не забывай закрывать! А то простудишься, да еще, сохрани бог, и корзину вытащат. Кругом жулье, прохвосты...
