"Вот, - думаю, - нанес мне черт заботничка!" Крещусь и вслух толкую:
- О, не надо такие страшные слова! У меня нет чего грабить. Не смею задерживать ваше сиятельств. Вы изволите поспешать, а мейн кучер незомненно скоро приедет.
- Да кучер ваш напился пьян и спит себе где-нибудь под забором! восклицает голос. - Раньше полудня он здесь не появится. Садитесь ко мне, я довезу вас до ближайшей станции.
- Нейн, нейн, - говорю. - Дас ист унмеглихь. Мой кучер - чесни человьек, ми договорьилис. Я не испитвает никакой нушда. Данке шен, ваше сиятельств. Пусть ви едете с миром, да восдаст вам господь за сочуствий к бедни путник.
Засмеялся он.
- Напрасно вы упрямитесь, - говорит. - У вас есть пистолеты?
- Нейн, - отвечаю. - Как мошно!
- Так я и знал! - говорит. - Да в этом краю без пистолетов шагу сделать нельзя. Благодарите бога, что я вооружен. Знаете что? Я разделю с вами это приключение до утра. Хотите пари по-английски, что кучер ваш до рассвета не явится? Ставлю сто рублей.
"Сам знаю, что не явится, - думаю. - Навязался ты мне на голову, прямо беда!"
- Нейн, - говорю. - Таких гельд я не имеет. ("Дай, - думаю, - пугну его!") В наш край открилос поветрие, и я спешно ехал, в чем был.
- Ах! Всюду неладно, - отвечает. - У вас поветрие, а тут холера. У вас, говорят, потоп, а тут саранча. Нет у вас денег и не надо. Все равно проиграли бы. Да вы, должно быть, голодны! Эй, ты! - кричит он ямщику. Подай сюда мой ковчежец! - И ко мне: - Вы не разделите со мной трапезу? Увы, ничего достойного предложить не могу. Холодная курица и бутылка венгерского. Дрянь ужасная, но, говорят, предохраняет от лихорадки. Цыган поблизости не видели?
- Никак нет, - говорю. - Не видел.
- Жаль, - говорит. - У них обычно можно достать кое-что получше... А вы, собственно, кто таковы будете?
И вот излагаю я ему во тьме кромешной свою легенду, а он ест, пьет, причмокивает, мне предлагает. Каково мне, месяц на стерильных кашах отсидевши, курицу эту нюхом чуять! Но терплю, на еду не бросаюсь. Не положено мне.
А он, как услышал, что я не какой-нибудь там заезжий индейский петух, а бесчиновная технарская сошка, так сразу, чувствую, приуныл. И высокомерная такая нотка у него в голосе появилась.
- Ешьте и пейте, герр Шульц, - говорит. - У вашей национальности не в обычае угощаться даже у друзей. Но у нас это принято, и коли вы прибыли в эти края и намерены здесь поселиться, то следует вам привыкать к здешнему обращению.
