Еле дождался положенного часа. Стал гвоздь переставлять - руки не слушаются. Зубы сжал, пальцы сплел - переставил. Сел, зажмурился, затрясло меня - впору богу душу отдать. Так и сидел, пока мне по радиомегафону не велели глаза открыть. Гляжу - а я в Арзамасе. Утро, солнышко светит, благодать! А у меня подкорка черным холодом набита. Страхом. Мне командуют: "Докладывайте!" А что мне докладывать? Ничего я не видел. Даже того, что мог видеть. Под рядном прятался. И вылезать из-под него не желаю. Стыдоба!
А они, анахронисты-то, весь полигон, довольны сверх всякой меры, что обошлось без приключений. Того они и добивались.
Через сутки тем же манером отбыл я во второе странствие. И с тем же результатом. А еще через сутки - в третье.
Ну, я попривык, конечно. Осмелел. Под рядно не прячусь, на звезды смотрю спокойно. Даже азарт появился: опознаю созвездия и, опознавши, на дышло зарубки ставлю. Вдруг слышу - вдали шум. Едет кто-то. Засосало у меня под ложечкой от томления. "Пронеси, господи!" - молюсь. Ибо религиозная терминология у меня на кончике языка висит после долгого репетирования.
Темно. Луна зашла. "Авось, - думаю, - не заметят!" И точно. Пронеслось что-то по дороге, тройка не тройка, я даже толком на рассмотрел что. Отлегло у меня от сердца. И только, знаете, отлегло, как слышу неразборчивый крик, препирательства, и больше чую, чем вижу, что тройка назад поворачивает. Поворачивает, приближается, останавливается, и такой звонкий резковатый голос окликает:
- Эй! Тут есть кто живой?
Я молчу.
- Кто живой тут есть? - повторяет голос.
- Та никого тут нема, ваше благородие, - вмешивается другой голос, хрипловатый такой, басистый.
- А ты молчи, пьяница! Не твое дело! - восклицает первый.
И слышу я, что кто-то на дорогу спрыгивает и направляется в мою сторону. Дальше молчать невозможно, я перескакиваю на аварийный вариант сценария и возглашаю:
- Что вам угодно, сударь?
- А! - восклицает звонкий голос. - Я же говорил; тут кто-то есть! Приветствую вас! Вы здесь по собственной воле или по нужде? Вам чем-нибудь помочь?
- Нейн, нейн, - говорю, - ваше сиятельств. Мой экипаш сломал себя, кучер хабт гефарт нах блишний дорф за починка, я ему шду и вахте мейн имусчество.
Тьма - хоть глаз выколи! Ничего не вижу - только неясный силуэт передо мной маячит.
- Как! - слышу. - И вы решились ночевать один в степи? Это безумие! Да здесь же разбойник на разбойнике! Вас ограбят и зарежут!
