Вороны, слетевшиеся на шум схватки, кружили среди серых облаков, не отваживаясь опуститься на поляну, где на залитом кровью снегу, рядом с телом лося, обнявшись, лежали мёртвая рысь и полуживой человек.
* * *
Ратибор не знал, сколько он пробыл без сознания. Скорее всего, недолго. Даже замёрзнуть не успел. Выпустив тело рыси, юноша откатился в сторону. Попытался встать. Сил хватило только чтобы подняться на четвереньки. Машинально выплюнул комок окровавленной шерсти. В ушах звенело, перед глазами стояла тёмная пелена, разодранную грудь жгло огнём. Ратибор огляделся словно человек очнувшийся после долгого сна. Взгляд остановился на мёртвой хищнице. По телу пробежала дрожь. Он понял, что разодранная глотка его рук, вернее зубов, дело. Будущего всадника затрясло, по щекам побежали слёзы, из груди вырвался хриплый смешок, больше похожий на рычание.
Ещё сохранившиеся в затуманенном мозгу остатки здравого разума говорили, нет, кричали, что сейчас ни время истерик. Почти совсем стемнело. Волки, лисы, шатуны, даже волкодлаки, привлечённые запахом крови и криком воронья могли выйти к месту побоища.
Нечеловеческим усилием Ратибор взял себя в руки. Ещё не отваживаясь распрямиться, нащупал обломок копья. Нож. Кое — как поднялся на ноги. Невидимые рожки и сопелки грянули в его голове дикую мелодию. Деревья закружились в дьявольском хороводе. Юноша зажмурился.
В подобных случаях Всевед учил представлять себя в каком-нибудь цвете. Ратибор увидел, что его тело пылает кумачом боли и усталости. Вспоминая уроки волхва, юноша призвал видение огромных рук. Они легли ему на плечи. Будущий всадник чувствовал мягкие прикосновения, когда невидимые ладони исследуя тело, застыли в районе голеней. Затем бережно, словно черпая воду, принялись сгонять алую пелену выше и выше. Когда от боли и усталости осталась лишь пульсирующая точка в середине лба, пальцы бестелесного целителя выдернули занозу. Ратибор потерял чувствительность. Ещё не открыв век, он видел себя в серых тонах. Он был готов к работе.
Расплата наступит завтра: желудок вывернет наружу, тело скрутит лихорадкой, в глазах потемнеет от головной боли. Но всё это ерунда, если добытое мясо будет перенесено в зимовье.
Сознание и тело Ратибора разделились. Он словно стал сторонним наблюдателем, когда часть его самого разделывала лося, сдирала шкуру с рыси, рубила тонкие осины и делала охотничьи сани, то и дело падая лицом в сугробы, тащила их к зимовью.
