Мысленно слышу возражение моего сына: слово «абориген» применимо только к индейцам Австралии, и мысленно же ссылаюсь на словари, которые толкуют его расширительно.
И еще, по мнению моего сына, — а он паломник по всем культурам, прошлым и нынешним — язык аризонских индейцев хопи содержит все понятия современной физики, квантовой механики и теории относительности. Например, они даже не сочли нужным придумывать слово для обозначения времени. Любое действие для них зыбко, неопределенно, неоднозначно, и смысл его меняется в зависимости от того, кто смотрит на происходящее.
Сын спорит со мной так же горячо, как и моя жена, — по любому поводу и без. Из чего я делаю вывод, что пусть мой еврейский ген в нем чисто внешне и перетянул ее славянский, но внутренне он, то есть ген, а значит и я — в нокауте. Скажем, моя жена, остро реагируя на любые лакуны в моей эрудиции, на месте невестки непременно бы переспросила: «Ты не знаешь, кто такой трикстер?» На что я бы непременно ответил: «Это что, преступление — не знать, кто такой трикстер?» И пошло-поехало. Что, если норов Лео вовсе не ирландский, а русский?
Среди прочего, мой сын пытается доказать мне, что философия индейцев близка индийской, то есть буддизму, особенно в отношении природы. Я говорю, что он совершает ту же ошибку, что Колумб, но отец моего внука (тьфу!) на юмор не реагирует.
Это еще до того, как сын отвалил, — мы катим по пустыням Юты, он за рулем.
— Как насчет космологии племени pawnee, которое обитает где-то поблизости?
— Ты о триумфе Утренней Звезды над Вечерней?
— Вот именно.
— Когда это было!
— Последней девушке, одетой Вечерней Звездой, прострелили из лука сердце в 1878 году. А тайные человеческие жертвоприношения в XX веке? До сих пор они свято хранят скальпы и используют как самый могучий талисман.
— Англичане, которые извели многие племена под корень, по-твоему, лучше?
— Евреи предпочитали краеобрезания, — отшучиваюсь я. — Это лучше, чем скальпы.
Сына, слава Богу, отзывают в Ситку, и я остаюсь, с одной стороны, наедине с сыном моего сына, а с другой — наедине с его женой. И видит Бог, не знаю, что легче.
— Чем же знаменит твой трикстер?
— Он такой же мой, как и твой, — спокойно парирует невестка. — Твой даже скорее, чем мой.
— Это еще почему? Об индейцах я знаю по вестернам да по Куперу с Майн Ридом и Лонгфелло. Последний из могикан — Оцеола, вождь семинолов. Он же Гайавата.
Так я ее поддразниваю. Еще недавно насчет индейцев у меня в голове была каша, но постепенно я набираюсь знаний. Про трикстера мне кое-что уже известно — нечто среднее между Ходжой Насреддином и Рейнеке-Лисом. Но я не прочь расширить и закрепить свое знание с помощью невестки. Тем более, так и не подыскав фрейдистскую подоплеку вопросу о пенисе, решаю, что скорее это под влиянием скабрезных индейских историй о трикстере и его пенисе, которыми увлекается мой сын и рассказывает Лео заместо детских сказок.
