— А что, — подал голос охранник, — с хозяином аренда заключена. На полгода. По-моему… А вы, вообще, от кого?
— Я сам от себя, сеньор секьюрити. И интересует меня не владелец данной жилплощади, а тот, кто здесь жил, до того, как твой хозяин открыл здесь траходом. Тебе имя Влада Позе-хина говорит о чём-нибудь? Он снимал эту квартиру раньше.
Виталик нахмурил брови, что, наверное, означало перетряску архивов памяти. Через ми-нуту отрицательно мотнул головой.
— Квартира пустой была, когда её босс арендовал. По-моему…
— Ну пусть будет, по-твоему, — я не сомневался, что здоровяк говорит правду. — Может девчонки чего знают.
— Эти? — секьюрити презрительно скривил губы. — Да это же лимита. Шалавы дешёвые. Двух босс на вокзале выцепил, одна не поступила там куда-то… Они уж точно ничего не знают. Босс на них за полгода капитал сделает, а потом перепродаст.
Да, смертные, брызжа слюной вопят о собственной цивилизованности и демократических завоеваниях, а работорговля процветает, как и процветала в незапамятные времена. Уже нет египетских фараонов, растоптана Римская Империя, потомки африканских невольников сидят в президентских креслах, а торговля людьми живёт, процветает и обогащает новоявленных рабо-торговцев. Сутенёры, вроде неизвестного мне босса, продают наивных, грезящих о «краси-вой» жизни юных самок, спившиеся матери продают детей, свихнувшееся от вида дензнаков поколение «новых людей» продаёт своих стариков и ещё живых, и уже мёртвых, нечисто-плотные правители продают свой народ. По-моему, торговля живым товаром в крови у смерт-ных.
— Ладно, секьюрити, пойду я, а ты службу неси.
При выходе мой взгляд упал на тумбочку у двери и выцепил замечательную штуку. Сол-нечные очки. Вполне приличные на вид. Я взял их и одел. Вполне сносно.
— Это мне, вместо сломанных, — сообщил я охраннику. — Тобой сломанных, между про-чим.
— Они фирменные, — охранник, то ли вяло протестовал против моей экспроприации, то ли нахваливал «подарок» — я так и не понял.
— Как-нибудь переживу. Бывай, — я поправил трофейные очки и вышел из борделя.
Ещё два адреса оказались пустышками. Ни пара студентов в одной квартире, ни молодая семья во второй ничего не знали о бывших жильцах. Так же, как в случае с борделем они вселялись уже в пустые квартиры. А возможно, люди чего-то и не договаривали. До обра-щения, я как-то не обращал внимания, а сейчас всё больше замечал, что мои бывшие соплеменники патологически лживые существа. Они врут всем — родителям, детям, начальству подчинённым, друзьям соседям, супругам, любовникам, совершенно посторонним людям и самим себе. Материалом для лжи становится всё что угодно — работа, зарплата, сексуальные похождения, годичной давности попойка или отдых на захудалом, но заграничном курорте. А может, я слишком суров к смертным. Ведь в большинстве своём они слабосильные, трус-ливые и, словно проказой, пожираемые алчностью существа. Ложь это фундамент, на коем и держится всё их общество.
