У Чурина нервы были напряжены до предела. Он, будто бы только начиная понимать, что происходит, поспешно оглядывался, ища схваченных бандитов. А увидев их удаляющимися на подводе, бросился следом, видимо еще не осознавая, что все уже кончилось…
Перемены в лесной жизни Сухаря наступали постепенно. По ним он безошибочно судил, с каким успехом срабатывает легенда о его жизни, в которой за основу легла все-таки настоящая, хотя и короткая, оуновская «служба». В ней значится не просто участие в банде, а причастность поприметнее и значимее, вплоть до школы абвера и руководства разведывательно-диверсионными группами на важных участках в тылу Красной Армии в начальный период войны.
Первые два дня до Цыгана как будто никому не было дела. Он никуда далеко не уходил — не велели, но поблизости обошел все, не столько наслаждаясь тихой лесной прелестью, сколько размышляя о тех, кто его окружает. Он жил сейчас среди убежденных врагов, борьба с которыми должна вестись насмерть. Ему «повезло» оказаться среди таких — жестоких, беспощадных бандитов из числа подручных эсбиста Рыси, общение с которыми ему было необычайно полезно, в науку, потому что впереди на его пути обязательно должна была встретиться и покрупнее хищная рыбина.
Поначалу за Сухарем откровенно следили, ел он вместе со всеми, спал где придется, но только не в одиночестве. Однако на третьи сутки после возвращения на постой Отца Хрисанфа с бандой Кушака ему разрешили свободное передвижение. Даже Рысь при встрече стал по-дружески похлопывать его по спине, что на языке эсбиста означало определенное расположение.
Такое начало порадовало Сухаря. Его к тому же перевели из сарая в дом, где жили Хрисанф с Кушаком и еще каким-то угрюмым типом.
Спустя несколько дней Сухаря разбудили до света. Его удивил своим появлением Отец Хрисанф — бодрый, без следов сна и обычного недовольства на лице. Странно прозвучала его шутка: «Сухарь черный, сухарь белый, хлеб насущный, не горелый. Поздравляю, Цыган, не пригорел!» В услышанном прозвучало благое предзнаменование. И уже окончательно успокоило Антона Тимофеевича заботливое предложение Хрисанфа побриться. Эта подсказка намекнула на предстоящую встречу с кем-то с «верху», никак, от Комара отдача пошла, значит, Дербаш помнит его, прислал, видать, не фитюльку какую-то, раз бриться заставляют. И, уже бреясь, внес поправку в это предположение: здесь и посыльного главного эсбиста примут с почетом.
