— …У меня, конечно, не найдут, — начал он осторожно. — Милиция, говорю, не доберется, что-нибудь придумаем. Но тут другая, понимаешь, на пути пень-колода. Ходят тут разные люди, которые скрываются в лесу, наверное, знаешь, о ком я говорю, прознают, к себе увлекут. А у них и вовсе гибельно.
— Бандиты, что ли? — не ахти какую догадку проявил Антон Тимофеевич, довольный, что все пошло как надо.
— Не вздумай при них ляпнуть «бандиты», кишки выпустят. Они заходят иногда. Да вот вчера были.
— Дядь! У тебя с ними дела какие?
— Никаких делов. Бывает, оставляют продукты, переднюют, раненых пару разов оставляли. Возразишь, брыкнешься, башку оторвут. Что я тут один с ними в лесу? Ладить приходится. Нынче, видать, придут, днем тут один кабана в погреб на снег положил.
— Смотри, как бы тебе чекисты не накостыляли.
— И они заходят иногда.
— Со всеми ладишь, — уже тоном упрека сорвалось у племянника.
— Лажу, — простодушно признался старший Сухарь. У него пропал интерес продолжать разговор. Предложил, беря лампу: — Пошли спать. Разберешь себе в передней.
— Спасибо, иди сам туда. Мне нынче охота на печке, забыл уж, когда валялся на ней. Вот и полушубок, кстати, постелю.
— Шел бы ты, Антон, в горницу, — просяще предложил дядько Селиван. — Вдруг явятся эти, ну, из леса которые, тут сразу разглядят — давай ответ, кто да что. А туда они редко суются.
— Не беспокойся, не съедят они меня. Можешь рассказать, кто я и чего прибежал к тебе. Они с документами могут помочь. Иначе труба мне…
— То-то и оно. Беда-то какая! Ума не приложу… — запричитал дядько Селиван, ложась тут же возле печки на топчане, будто бы не желая оставлять племянника один на один со своей бедой.
…Под утро в окно постучали сильно и требовательно. Не зажигая огня, дядько Селиван открыл дверь. В прихожку шумно ввалились трое, и по тому, как один из них зажег спичку, привычно сиял стекло с лампы, подпалил фитиль, было видно — бандиты тут как дома. Антон Тимофеевич вполглаза наблюдал за ними с печки.
— Мы ненадолго, Селиван. Кривой принес кабана?
— Доставил, в погребе на снегу.
— Добро. Жалко ты, старый хрыч, не умеешь колбасу делать, волоки теперь… А тут спешить надо, напоролись мы нынче на «ястребков», как бы сюда не пришли. Уйдем, не трясись, я посты расставил.
Говоривший был среднего роста, мужиковат и угрюм, со скрипучим, хрипловатым голосом. Он присел было у стола, пока двое других пошли за тушкой борова, как вдруг заметил выглядывающую с печного полога черноволосую голову. Живо подошел к спящему, оглядел.
