— Вот тебе и самостийная Украина… — оживленно подхватил Исаенко. — А все оттуда же, от собственничества: навоз возле хаты — мой! Тронь — на вилы подымет. И государственность у националистов, униатских священников в том же духе: Украина для украинцев. Прежде всего собственность! Единоличное представление своего хозяйства и государства.
— Так что, Василий Васильевич, вам на ходу придется познавать тонкости реакционной националистической идеологии украинских собственников — злобствующих врагов коренных интересов трудящихся, — закончил секретарь обкома, добавив: — Они понимают, их карта бита. Мы должны поскорее дать людям возможность спокойно трудиться.
Не восхищаться своим чутким слухом Зубр не мог: «верный страж» его ни разу не подвел. Вот и сейчас, едва скрипнула ляда — деревянная крышка лаза, Гринько тут же пробудился; по тихим приближающимся шагам узнал Яшкину походку, неспешную и даже как будто с сонной ленцой, не дающей повода к беспокойству.
Скрипнула дощатая дверь в схрон, и, прежде чем вспыхнул трехцветный немецкий фонарик, раздалось предупредительное, вполголоса, пожелание доброго утра.
— Друже… Я это… это я с делом. — Чуть ли не у самого носа Гринько вспыхнул, ослепив, фонарик. Тот отмахнулся, зло обругал:
— Слепишь, паразит! Тюкну я тебя, Сморчок, наведешь ты меня на грех.
— Так это, вчера-то вы сами и велели… до утра чтоб, вот я и говорю, тут она, в боковушке ждет, сердитая, а улыбается.
— Артистка! — с придыхом вырвалось у Гринько, схватившегося за небритый подбородок.
— Буди, говорит, Ивана… вас, значит, удача мне подвалила.
— Какая удача? — неспокойно спросил Гринько, надевая пиджак и по привычке проверяя, все ли цело в карманах. Уточнил: — Она так и сказала: «Ивана» — или как иначе?
— Да, так и повеличала, как же еще, — говорил Яшка, сам не зная почему скрывая произнесенное Артисткой: «Буди Ваньку, некогда мне ждать кобеля… ночью, видите ли, доставь… что я ему? Зови, говорю, а то уйду. Он тут должен был сидеть и терпеливо слушать, когда моя ножка скрипнет половицей на порожке». Властная женщина засмеялась, и непонятно было Бибе, всерьез ли она говорила или шутила.
— Это само собой, — кивнул Гринько и привычно распорядился: — Иди живо приготовь мне все для бритья; чистую, получше, рубаху достань, гребень не забудь, второй месяц пятерней причесываюсь… а сама пусть в боковушке сидит, пока не явлюсь. — И, уже подымаясь по лестнице вслед за Яшкой из подпола, добавил: — Явдоха пусть столик накроет, винцо там, яблочки… С дамой все-таки, они это ценят, тем более такая помощница.
