После этого Кирпичников произнес похвальное слово в адрес находящегося на излечении начальника политотдела полковника Ветлугина. Но чем больше он хвалил Ветлугина, тем меньше Балычев ему верил.
— Прошу вас, товарищ подполковник, прочесть мое донесение, — сказал Балычев.
— Ну, разумеется, — буркнул Кирпичников, пряча бумаги в стол. — А это можете забрать. — Он отделил чертежи от донесения и протянул их Балычеву.
Из всего разговора Балычев рассказал Ивану Алексеевичу и Жолудеву только то, что он заверил политотдел в готовности полка выполнить стоящую перед ним задачу.
— Так что не подведите… И не хмурься, Иван. И себе плохо делаешь, и людям.
— Мне уж об этом Жолудев толковал. Но откровенно скажу: невеселая у меня от этого дня памятка останется.
— А я тебе и не советую камаринскую плясать, — сказал Балычев. — Продолжай работать, доказывай свое. Это законное право офицера и коммуниста. И право и обязанность. Впереди теоретическая конференция. Подготовь выступление. Подумай как следует… И еще вот что, по-моему: не пожалей времени, возьмись за перо, сделай настоящую работу — напиши о Новинске…
— Что вы, товарищ подполковник, какой из меня писатель!
— Товарищ подполковник прав, трижды прав, — горячо вмешался Жолудев. — А что, в самом деле? Не боги горшки обжигают.
— Ну что, сдаешься? — спросил Балычев.
— Сдаюсь. Не уверен, что из этого получится, но… но сдаюсь. Попробую, товарищ подполковник. Обещаю.
— Добьешься. Я в тебя верю.
На следующее утро Иван Алексеевич проснулся с ощущением чего-то нового в своей жизни. Все вокруг было как всегда — яркое и пестрое сентябрьское утро, красные стволы сосен и голос старшины роты, бойкий и даже немного развязный. И Жолудев, как всегда, внимательно слушал людей, и люди работали, как всегда, много и упорно (оборудование новых позиций сильно подвинулось за эти сутки) — все было таким же, как и всегда, но все уже было другим. Он почти физически ощущал на своих плечах дело, которое еще недавно было только его обычной работой.
«Развенчанный король? — вспоминал Иван Алексеевич. — Нет, эта роль мне не подходит. Бороться за свое дело, драться за него. А такая возможность скоро представится, ведь после учений разбор, который, наверное, будет делать командир дивизии».
Но все произошло иначе, чем он себе рисовал. Никакого «разноса» на разборе учений не последовало. Бельский был в отличном настроении, и все повеселели. Даже Камышин, который всегда тушевался при нем, приободрился.
