Конечно, девчата завидовали ей. Вообще все ей завидовали. На улице, она это замечала, старались заглянуть в коляску. Егорушка был очень красивый мальчик.
Егорушке не было года, когда он умер. Вот в этой самой комнате, в этой коляске.
Она размачивала хлеб водой, давала ему с руки хлебную кашицу, но он не мог есть, выплевывал все обратно и смотрел на нее печальным, прощающимся взглядом.
Она была уверена, что он все понимает. Ведь он совсем не плакал. Наверное, у него не было сил заплакать.
Катя осталась жить. Она пошла в Колпино к Аркадию. На Ижорском заводе стоял дивизион, в котором служил Аркадий. На КПП Катю подобрала попутная машина.
Отцы не так переживают, как матери, Аркадий многого не знал, он не знал, что Егорушка все понимал, понимал и прощался.
Аркадий целовал Катю в глаза и все время повторял: «Мы еще молоды, у нас еще все впереди. Дай только войне кончиться». Зимой сорок первого года в Колпине говорили о войне так, словно она уже шла в пригородах Берлина. Но до Берлина Аркадий не дошел. Весной сорок второго она получила короткое извещение. Друзья рассказали подробности его гибели. Они привезли его полевую сумку с зеленым выцветшим верхом. Там было последнее его письмо. Знакомый почерк, знакомые слова: «Подожди, дай только кончиться войне…»
И все-таки на войне было легче. Там она была как будто все время с Аркадием и с Егорушкой. Здесь, в этой комнате, она отъединена от них такой страшной тоской, какой еще не знал никто: ни один человек, ни одна мать, ни одна вдова. «Никто бы этого не выдержал», — думала она.
Но так думали многие.
Она завидовала тем растрепанным женщинам во дворе, которые выколачивают пыль из ковров и полушубков. Муж дома, отдыхает, сидит за столом без пиджака, в подтяжках, закурил, думает что-то свое, мужское, подошел к окну. Увидел сына и крикнул: «Мишка, домой, это еще что за цирк!»
Она была готова всю жизнь колотить эти дрянные коврики, до скончания века.
Если бы жив был Егорушка, ему было бы сейчас четыре года…
Если бы остался в живых Аркадий, они каждый день вспоминали бы вместе своего мальчика, и Катя бы забыла, как он с нею прощался.
Она не думала о том, как могло быть, если бы оба остались живы. Она знала, что войны немилосердны. Но одного из них война должна была сохранить.
Уходили минуты, ушли еще сутки послевоенной жизни. Пришло завтра.
