Прямоугольный двор вмещал большой соборный храм с одиннадцатью куполами, где в этот момент шло богослужение. За порогом католикона Павла со всех сторон окутала тьма, электричества там не было, горели лишь свечи у алтаря и лампады возле икон. Троян вдыхал холодный ладанный воздух и радовался: никого вокруг себя не видел, что поют, не понимал, но остро ощущал всю глубину и воссоединенность этого пения.
Стоял, затаившись, не молясь, но слушая…
Здесь, в этих исчерченных бликами мраморных стенах, под умиротворяющий плеск византийского распева ему вдруг показалось: Бог действительно есть, он где-то рядом… Только вот почему-то спасительная благодать от него, Павла, все время ускользает, будто он богооставлен от рождения. Спаситель прошел мимо него, да не заметил, и оттого вся жизнь его — безнадежное сползание во тьму…
После службы монахи повели паломников в просторную, расписанную фресками трапезную, на входе в которую висел многостраничный свод внутренних монастырских правил. За длинными, грубо сколоченными столами почти не было мест, но Павел не растерялся и втиснулся между двумя бровастыми старцами, быстро орудовавшими в своих лоханках гнутыми жестяными ложками. Диаконы с монахами сидели отдельно, вкушали не спеша и без интереса, будто удовольствия от пищи не получали и принимали ее лишь по необходимости.
Кормили на Афоне скудно, но питательно: яйца, рис, зелень, кисловатый хлеб, оливки и выращенные на скромных монастырских плантациях овощи в огромных глиняных чашах. Подходи, набирай, сколько хочешь. По залу бесшумно перемещался бледнолицый послушник и монотонно предлагал, как стюард на борту авиалайнера: «Кому чаю, кому кипяточку?» С собой еду выносить не разрешалось, разве только стакан того самого чаю, да и то с благословения игумена.
Трапезничали размеренно, молча, под звучащие из дальнего угла залы Жития святых.
«М-да, вина здесь, конечно, не нальют. Все по уставу, только в праздник», — вздохнул Троян.
И даже не вспомнил, что по прибытии, когда его имя заносили в книгу посетителей, архондаричный[21] все-таки угостил его стопкой виноградного тсипуро и крупными, пряного посола маслинами.
Почти весь первый паломнический день прошел в молитвах да богослужениях: молились на Святой горе по пятнадцать часов в сутки. Поэтому только после вечерни, когда солнце почти село, но двери монастыря еще не захлопнулись, у Павла появилось время побродить по обители да постоять в одиночестве над ущельем, каменной воронкой уходящим в смиренное море.
