— Товарищ политрук, товарищ Чуйко, подождите.
Они так профессионально перекрыли мне дорогу в концертный зал, что мне пришлось остановиться, дабы не столкнутся с этой парой.
— Здравствуйте. Я вас внимательно слушаю, товарищ батальонный комиссар.
Но говорить начал майор интендантской службы, по совместительству главный дирижер с характерным носом (все музыканты-капельмейстеры почему-то имели интендантские звания), фамилию его за все время так и не смог запомнить, то ли Швеин, то ли Штеин, то ли еще как-то.
— Товарищ политрук, — это он подчеркивает, что выше меня по званию. — Вы даете нереальные сроки, мы не можем выучить столько мелодий, люди работают по двенадцать часов, без выходных и все равно не успевают сыграться к первому числу. Я слагаю с себя всякую ответственность, — он трагически вздохнул, достал платок и стал вытирать сухое лицо, поглядывая победно на меня.
— А со своей стороны я хочу сказать, — подал голос батальонный комиссар, — ваши песни возможно хороши, но они не рассматривались ни на одном худсовете, редколлегии, я уже не говорю о критиках и устное разрешение на исполнение – это все же не письменное. Неизвестно, как то же начальство отнесется к вашим песням после концерта. К тому же, у вас нет ни одной песни о партии и о товарище Сталине. Поэтому я тоже умываю руки.
— Ну что же, товарищи СТАРШИЕ командиры, спасибо за откровенность и предупреждение. Опасения мне ваши понятны, я сам не так давно вышел из мест не столь отдаленных, а насчет песен – людям они нравятся и только ради этих песен они сейчас добровольно работают по двенадцать часов, я их не заставляю. На празднике народ будет нам худсоветом, редколлегией и критиком и он решит куда нас – поднять до небес или опустить в глубины земные. А насчет песен о партии и товарище Сталине, то я молодой еще, рано мне писать о таких людях как товарищ Сталин. И, кстати, я тоже работаю двенадцать-четырнадцать часов. Теперь извините меня, я очень тороплюсь.
Обогнув этих перестраховщиков, я наконец попал в зал, где хор с оркестром исполняли песню Олега Газманова "Ты морячка, я моряк", а на сцене девчонки в матросках исполняли что-то отдаленно похожее на "Яблочко", хорошо так исполняли. Самое интересное происходило в зале – он был полон!!! В зале были военные, гражданские и стайки вездесущих мальчишек и девчонок, какие-то рабочие и работницы, одним словом представители всех людей, проживающих в Ленинграде. Но самое удивительное было в том, что было тихо-тихо. Оправившись от первоначального шока, я быстрыми шагами направился на сцену, дождался окончания песни и, подойдя к оркестру, замахал руками и громко объявил перерыв на десять минут, затем вышел на середину зала и попросил всех посторонних покинуть зал. А нечего мне тут сюрпризы для концерта портить.
