Затем незаметно наступило забвение и все рассеялось в невнятном бормотании и тишине. Религиозные обязательства, околорелигиозная деятельность и связанные с ней мероприятия оставляли слишком мало времени для раздумий и бесед, от которых попросту отказались. Не то чтобы люди опасались, что их в чем-то заподозрят, схватят или просканируют посредством V, или что на них нападут Правоверные добровольные поборники Справедливости или ополченцы-волонтеры, а то и передадут в руки полиции и правосудия, – нет, на самом деле горожане обладали подспудным недостатком: они быстро уставали от всего, что отвлекало от религиозных и околорелигиозных обязанностей и в конечном итоге неизбежно приводило к потере баллов, за чем следовало наказание Йолаха. Ати подходила такая жизнь; он не видел ничего лучшего, чем снова полностью окунуться в существование правоверного, внимательного к общей гармонии; он не чувствовал в себе ни сил, ни смелости добровольно становиться на путь неверия.
Со всей серьезностью и энергией он отдавался выполнению своей работы в мэрии и в районной мокбе, а в волонтерской службе превосходил сам себя, бросаясь от одной стройплощадки к другой, даже не успев вытереть со лба пот. Убиваться на работе – самый лучший способ, чтобы забыться и обо всем забыть, поскольку все-таки что-то еще шевелилось у Ати в голове и неотвязно преследовало его. Даже умирая от усталости, он никак не мог уснуть и потому как можно дольше просиживал вечерами на занятиях в мокбе, что невероятно льстило мокби, а также вторящим ему надзирателям и заклинателям. Ати пояснял, что за время пребывания в санатории серьезно отстал в науке и благочестии, поскольку, несмотря на все прилагаемые усилия, больничному священнику и его помощникам явно недоставало знаний и проникновенности и при первых же затруднениях они скатывались до сказок и магии, если не до тарабарщины и ереси. Кроме того, мешали болезнь и прочие беды; смерть косила, как на войне, а еще голод и холод; да и тоска по дому притупляла разум и не давала как следует усвоить науку благочестия.
Что касается остальных занятий, помимо работы и религии, Ати с великим тщанием избегал их. Все, что некогда доставляло ему удовольствие и услаждало, теперь вызывало отвращение: шпионить за соседями, отчитывать рассеянных прохожих, давать оплеухи детям, заставлять работать женщин, собираться в небольшие группы и слоняться по кварталу, изображая народное рвение, обеспечивать порядок во время крупных мероприятий на стадионе, раздавая удары дубинкой, ассистировать палачам-добровольцам во время публичных казней. Он не мог забыть, что в санатории пересек опасную черту: оказался виновным в крайнем безверии, мысленно совершил преступление, мечтал о бунте, свободе и новой жизни по ту сторону границы; он предчувствовал, что это безумие может однажды выйти на поверхность и наделать много бед. Ведь на самом деле даже просто сомневаться опасно, нужно двигаться прямо и всячески держаться подальше от тени, не возбуждать подозрений, потому что тогда уже ничто не остановит машину инквизиции, и оступившийся сам не заметит, как окажется на стадионе в окружении сообщников, которых выявят всех до последнего.
