Миссис Джеффри кормила меня досыта: свежее мясо, яйца, овощи, хлеб, фрукты, шоколад, листовой чай, молотый кофе… яблоки! В первый раз я не смог сдержать удивления. Я-то думал, что таких продуктов уже не достать, а Инид сказала, мол, ничего подобного, в местных магазинах всегда свежий привоз.
– Цены, правда, высокие. Мы едва сводим концы с концами.
Я спросил, с чем, по ее мнению, связано повышение.
– Времена такие. В годы моей молодости все было по-другому. Сейчас жизнь сложнее: увеличиваются тарифы, стало много приезжих. Помню, мама покупала батон хлеба за пенни. Но что поделаешь, просто плачу, сколько надо, и не задумываюсь.
– Ты ведь наверняка слышал, что творится, – сказал Чарлз. – Народ стал драться за еду и все такое. Поэтому цены и растут.
Инид доставала все, что бы я ни попросил. Например, она приносила мне газеты и журналы, а мистер Джеффри делился сигаретами и виски. Я читал прессу взахлеб, надеясь узнать хоть что-нибудь о текущей политической обстановке и ходе гражданской войны.
Газеты оказались подшивкой «Дейли мейл» – единственного, по словам Инид, издания, которое еще публикуется. Основной материал составляли новости из-за рубежа и фотографии. Несколько страниц были отведены под колонки со слухами из жизни знаменитых певцов, футболистов и кинозвезд. Немного рекламы потребительских товаров. И нигде ни слова о войне. Сами газеты были тонкие – всего двенадцать страниц – и печатались дважды в неделю в типографии где-то на севере Франции.
Отдых и комфортная обстановка дали мне возможность всесторонне оценить свое положение. С тех пор, как мы лишились дома, весь круг моих забот составляли выживание и эпизодические мысли о личной жизни. В такой обстановке не до планов на будущее. Теперь же мне нечего было делать, кроме как лежать в гостевой спальне или сидеть за столом с Джеффри. Поэтому я стал думать. Главной моей целью по-прежнему было отыскать дочь и спасти ее из ада, в котором она оказалась. Однако чем дольше я находился в этом милом доме на тихой улочке в Уэртинге – теплом, сухом, чистом, где всегда накормят и можно отдохнуть, – тем больше мне казалось, что я преодолел какой-то барьер, и многие эмоции остались в прошлом.
Спокойствие и размеренность моего существования расхолаживали. Я очень быстро привык к семейному уюту и приятному обществу Джеффри с их нежеланием обсуждать трудные вопросы. Однако по мере того как ко мне возвращались силы, я все чаще стал напоминать себе: у тебя есть дела, прекрати отсиживаться и начинай действовать. Слишком долго я избегал жизни – что до войны, что сейчас.
